Андрей Воронин - Последний самурай

Он посмотрел на Анастасию Самоцветову и понял, что обед пора заканчивать: поэтесса, перевернув над своей чашкой кувшинчик из-под сакэ, сосредоточенно трясла его, пытаясь добыть то, чего там давно не было.

- 3-забродов, - совершенно пьяным голосом сказала она, убедившись в тщетности своих усилий, - ты мне друг? Ты меня уважаешь? Необходимо выпить на брудершафт. Закажи еще бутылочку этого компота, и я соглашусь выйти за тебя замуж.

- А если не закажу? - с надеждой спросил Иларион, вертя головой в поисках официантки: с этим весельем действительно пора было кончать, пока обслуживающий персонал не вызвал милицию.

- Тогда дело плохо, - с пьяным смехом сказала Анастасия Самоцветова. Тогда тебе придется на мне жениться Знаешь, как в том старом анекдоте либо ты идешь за дровами, а я лежу на печи, либо я лежу на печи, а ты идешь за дровами...

- Угу, - сказал Иларион, - ясно. Вот что, Анастасия, вы не в моем вкусе, и мне кажется, что у нас с вами ничего не выйдет. Может быть, вы все-таки перестанете меня преследовать?

- У-У-У, какой ты... Не надейся, дружок, не перестану. Я специально напилась, чтобы тебе это сказать. Я одна, ты один - ну куда это годится? А что я не в твоем вкусе, так это дело поправимое. Либо ты привыкнешь, либо я стану одеваться по-другому. Чего ты боишься? Рискни, Забродов. А вдруг выиграешь?

- О господи, - сказал Иларион - Знаете, я в этом как-то сомневаюсь.

- Сомнение - основа познания, - с важным видом изрекла Самоцветова и громко икнула. - Пардон... Но если всю жизнь сидеть и сомневаться, никакого познания не получится. Опыт нужен, Забродов! Я, может быть, тоже сомневаюсь, но надо же пробовать! Пытаться! А то в старости некому будет стакан воды подать. Я уже не говорю об утке... Короче, я - я, женщина! делаю тебе предложение. Если ты такой тюфяк... Давай соглашайся, а то потом пожалеешь!

- Сомневаюсь, - повторил Иларион. Самоцветова говорила слишком громко, и теперь он думал только о том, как бы поскорее отсюда убраться.

- Сомневается он... Ты сказку о царевне-лягушке слыхал? Внешность моя ему не подходит... Граждане! - вдруг завопила она пьяным голосом. Посмотрите на него! Наобещал с три короба, а теперь в кусты! Бедный мой малыш!.. Сыночек мой, Коленька-а-а!..

Из-за ширмы показалось обеспокоенное лицо официантки.

- У вас все в порядке?

- Нет, как видите, - сквозь зубы процедил Иларион. Он уже стоял, изо всех сил пытаясь аккуратно отодрать Самоцветову от татами. Поэтесса вцепилась как клещ. Потеряв терпение, Иларион рванул сильнее, столик с закусками перевернулся, и посуда посыпалась на пол. Что-то разбилось с дребезжащим треском - судя по звуку, это была керамика. Японская керамика, напомнил себе Иларион и, поднатужившись, поставил поэтессу вертикально. Парик съехал ей на лицо, и из-под него глухо доносились разудалые выкрики. - Извините, - продолжал Забродов, обращаясь к официантке. - Видите, какая неприятность... Мы уже уходим. Вот возьмите, пожалуйста.

Он не глядя выгреб из бумажника все, что там было, и сунул в руку официантке, которая во все глаза смотрела на него, не зная, что сказать. Наконец она нашлась, но то, что она произнесла, настолько противоречило тому, что она думала, что это было заметно невооруженным глазом.

- Приходите к нам еще, - натянуто улыбаясь, сказала она, очевидно повторяя заученный текст. - Мы всегда рады гостям.

- Да уж, - сказал Иларион, прикидывая, каким способом лучше всего транспортировать распоясавшуюся любимицу муз к выходу: держа под мышки, на плече или волоком. - Непременно придем, не сомневайтесь. У вас очень уютно.

В это время Самоцветова залихватским движением сдвинула на затылок закрывавший глаза парик и увидела официантку - вернее, не столько официантку, сколько ее кимоно и прическу, из которой торчали длинные деревянные шпильки.

- А, - с нехорошим оживлением воскликнула поэтесса, - попалась! Нигде от вас прохода нет! А ну, отойди от моего мужика, интервентка! Гейша недоделанная!

Она принялась бестолково размахивать руками, норовя нанести ни в чем не повинной официантке какое-нибудь увечье. Иларион почувствовал, что с него хватит. Все это напоминало какой-то бессвязный кошмар, но две вещи он знал наверняка: во-первых, что видит поэтессу Самоцветову в последний раз и, во-вторых, что путь в этот симпатичный ресторанчик ему отныне заказан. Он сделал незаметное движение рукой, и Самоцветова послушно обмякла, замолчав на полуслове и бессильно уронив голову.

- Что это с ней? - встревоженно спросила официантка.