Андрей Воронин: Тень каннибала

Уже подняв руку, чтобы проголосовать проезжавшему мимо такси, Коломиец вдруг вспомнил вычитанное в каком-то детективном романе правило: никогда не садиться в первую подвернувшуюся машину. Может оказаться, что эта машина подвернулась тебе совсем не случайно...

Он резко опустил руку и отвернулся, делая вид, что это не он только что голосовал. Таксист, который уже включил указатель поворота и перестроился в крайний правый ряд, пожал плечами и, пробормотав: "Чертов придурок!", дал газ.

Владимир Эдгарович добрался до дома пешком. Он понимал, что это глупо и расточительно в смысле траты драгоценного времени, но ничего не мог с собой поделать: общественный транспорт пугал его еще сильнее, чем такси, на которые он уже не мог смотреть без содрогания. Милиционеры всегда маскируются под таксистов, когда выслеживают жертву, это аксиома. Сядешь к такому в машину, назовешь ему адрес, а он отвезет тебя прямиком на Петровку, 38. А по дороге, естественно, обнаружится, что на дверях изнутри нет ни одной ручки...

По дороге он пытался размышлять, но его отвлекали проносившиеся мимо машины и пешеходы, которые, как нарочно, все время путались под ногами со своими сумками, собаками на поводках и детишками, перемазанными мороженым. Троллейбусы выли, как заблудшие души в чистилище, велосипедные звонки назойливо лезли в уши, дробя на куски тишину, в которой он так нуждался. Проклятое солнце слепило даже сквозь темные стекла очков, мир вокруг Владимира Эдгаровича тонул в пестром хаосе бестолково перемешанных цветов и излишне резких звуков.

Потом стало немного легче, и он понял, что солнце спряталось за крыши многоэтажных домов. Транспортный поток заметно поредел, да и пешеходов на тротуаре становилось все меньше. Коломиец почувствовал, как гудят от непривычной нагрузки ноги, и свернул к автобусной остановке.

В автобусе уже почти не осталось пассажиров, и он проехал две оставшиеся остановки в покое и уединении. Это дало ему возможность немного собраться с мыслями.

Игра действительно была проиграна. Белые фигуры стояли стеной, в которой не осталось ни одной бреши. Пантюхина взяли под охрану неспроста: он что-то знал и наверняка уже успел поделиться своим знанием с ищейками. Да, Пятнова нужно было убрать сразу же, как только он выполнил поручение, буквально в тот же вечер. Ведь это было так просто! Что стоило размозжить ему череп молотком и бросить труп посреди улицы? Ошибка. Ах, какая это была ошибка - оставить его в живых! Сопляк, конечно же, проболтался приятелю, и теперь все рушилось буквально на глазах.

Коломиец едва не застонал, осознав, что погубил себя собственными руками. Один неверный ход следовал за другим, а он все тешил себя иллюзией, что противник намного глупее и что все еще можно исправить. Противник действительно казался глупым, но за сплошным фронтом круглоголовых пешек все это время стремительно и бесшумно перемещался белый ферзь - невидимый, грозный, неумолимый и такой хитрый, что поначалу тоже выглядел обыкновенной пешкой. А он, Коломиец, самонадеянно и небрежно передвигал свои фигуры, жертвуя одну за другой, пока не оказался в полном одиночестве перед лицом неотвратимо надвигавшейся гибели.

Теперь он прозрел, но прозрение пришло слишком поздно. Он чересчур долго действовал так, словно был единственным живым актером в театре теней. Он бежал из своей квартиры, но при этом даже не потрудился уничтожить или хотя бы спрятать свои запасы и "сувениры". Для него в них заключался если не весь смысл жизни, то, по крайней мере, большая его часть; для ищеек они станут обыкновенными уликами, вещественными доказательствами по делу с многозначным номером. Ищейки будут просто счастливы найти неопровержимые доказательства его вины, которые он сам любезно предоставил в их распоряжение. Почему он это сделал? Ах, если бы знать! Скорее всего, потому, что никогда по-настоящему не верил в возможность разоблачения. Бегство из дома было обыкновенной мерой предосторожности, предпринятой скорее для проформы, чем по необходимости. Почему, ну почему он был таким слепым, самоуверенным болваном?!

Ответ лежал на поверхности. Он ничего не знал о белом ферзе и действовал так, словно его вовсе не было на доске. Но теперь все изменилось. Теперь он отлично представлял себе расстановку сил, сам по-прежнему оставаясь в тени. Белые готовы были поставить ему мат в два хода, но они об этом пока что даже не подозревали. Они чувствовали за собой силу, как раньше чувствовал свое превосходство он сам, и это ощущение должно было их погубить, как едва не погубило его. Осторожно двигаясь в тени, можно будет переместиться на удобную позицию и оттуда нанести стремительный удар. Когда белый ферзь покинет доску, на ней останется только растерявшееся стадо глупых деревяшек, не представляющих никакой опасности и не являющихся реальной силой.