Август уже разгадал символику, скрытую во второй татуировке и пока что рассматривал ее одобрительно и почти восхищённо. Но Кир знал, что когда эта эйфория от первого впечатления пройдет, Август будет осуждать его за этот поступок. Ну что ж, в ближайшие полчаса это не произойдет точно.
На левой руке не было пейзажей. Она была оплетена хитрым механическим узором, состоящим сплошь из серебристых, медных, ржавых и не очень шестеренок в стиле стим-панк. Немного пониже локтя картинка изображала поломку этого самого механизма: один из двух самых крупных дисков, бронзового цвета, с острыми, как бритва, краями, встал поперек второго, серебристого. Они сцепились зубьями и застряли в таком положении, накренившись, увлекая за собой и ломая соседние мелкие детали и пружинки. И в самом центре их столкновения, промеж сцепленных зубьев, от удара одной железной махины о другую отлетела искра. Золотистая, как от бенгальского огня, со всполохами и светящимися брызгами, она была наколота как раз там, где у Кира остался шрам от пули.
Август указал Искре на мелкие полу-заржавевшие буквы, выбитые на одной из шестеренок:
– «Sola figura unitatis est», – прочла она и наморщила лоб, – это латынь. Что-то про цифру один.
– «Единица есть самое одинокое число», – перевел Август и, заметив, как брови Искры от удивления полезли на лоб, поспешил ее успокоить: – я не знаю латынь. Просто в университете пришлось заучить с полсотни крылатых слов. Для общего развития.
– А это? – спросила она, указав на другую надпись, выбитую в виде треснутой, висящей на одном гвозде крохотной таблички, напоминающей клеймо часового мастера.
Август нахмурился, пошевелил губами, вчитываясь, но потом сдался:
– Нет, это слишком трудно
– «Три – это всегда три. Не больше и не меньше», – перевел им Кир.
– Опять про числа, – нахмурилась Искра, – это про нас, да? Что нас трое?
– Да, – кивнул Кир.
Август легонько сжал его локоть и провел рукой вниз по запястья, охватывая весь рисунок.
– Эта сторона – про твое появление, Искра, – вынес он свой вердикт, – таким Кир его видит.
– Что я пришла и все поломала? – нахмурилась она.
Кир ласково взял ее за подбородок.
– Ты пришла и все взорвала, – сказал он и притянул ее к свои губам для поцелуя.
Август неслышно пересел к изголовью постели, откинулся на подушки и потянулся к тумбочке за сигаретами. Он воспользовался тем, что Искра слишком увлеклась, чтобы журить его, ведь это была уже третья сигарета за день. А Искра не любила, когда его дыхание отдавало табаком, хоть он и курил самую дорогую, считающуюся дамской, марку. Зато Киру вкус его сигарет нравился. И поэтому он охотно взял на себя задачу отвлечь их подругу: довести ее до того состояния, когда она уже никакого вкуса сигарет не заметит.
Она избавила Кира от остальной одежды, без сожаления отправила его одежду, в том числе и белоснежную рубашку, и белье на плетеный коврик с якорями. Затем она уложила Кира поперек кровати, не позволив ему снять с нее даже туфель.
Август устроился поудобнее и затянулся. Это была одна из его излюбленных игр: один – ведущий, другой – ведомый. Третий наблюдает и присоединяется в самом разгаре, собирая самые сливки их возбуждения и горячки. Он любил это и прежде, но с появлением у них постоянной партнерши, и он сам, и Кир окончательно раскрепостились и как будто поднялись на новую ступень блаженства.
Усевшись верхом поверх коленей Кира, Искра изогнулась, как потягивающаяся кошка, провела ноготками по его животу, от чего тот рефлекторно втянулся, и тихо рассмеялась. Август успел заметить и удивиться, когда это она успела обновить цвет помады на губах, ведь та давно должна была стереться. Но когда Искра начала прокладывать дорожку из поцелуев на внутренней стороне бедра Кира, он понял, что помада эта, хоть и яркая, но очень стойкая. Влажная, солоноватая кожа любовника ей была ни по чем. Августу страшно захотелось оторвать Искру от Кира и попробовать вкус ее губ еще раз, более тщательно, исследовать, что будет, если задаться целью языком избавить ее от этой краски. Но он сдержался. В этом была прелесть этой игры: ни в коем случае не мешать.
А меж тем, Искра не стала долго томить любовника. Он и так несколько дней терпел адские муки в кресле татуировщика, чтобы ее порадовать, чтобы запечатлеть их историю на собственном теле. И он заслужил награду, которую ему мог подарить ее мягкий, теплый рот. У Августа заныло в паху от этой картины и он, затянувшись хорошенько, выпустил в потолок струю сигаретного дыма, подкрасив то, что видел перед собой, в сизо-серебристые тона.
Читать дальше