Адель Нагая - Искра. Небывалое. Любовный роман

© Адель Нагая, 2016

ISBN 978-5-4483-0912-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

По остывающей, укутанной вечерней пылью мостовой спешно простучали каблуки. От фонаря к фонарю, то укорачиваясь в пятнах света, то вытягиваясь в темноте, спешила сложная, многоугольная тень. Только ноги и голова выдавали в ней человека. Все же остальное, окруженное множеством раздутых пакетов, свисающих бесформенных сумок, торчащих из-под мышек свертков, было не опознаваемо. Изредка перегруженный багажом силуэт останавливался и поправлял прижатую к груди самую большую ношу: завернутую в розовое одеяло, мирно сопящую девочку лет двух.

– Такси не желаете? – ехидно крикнул притормозивший у обочины «бомбила».

Фигура остановилась, в очередной раз поправляя свой груз.

– Сколько до вокзала? – спросила она усталым женским голосом.

Водитель опустил стекло полностью и выглянул, оценивающе рассматривая потенциальную клиентку.

– Садись. За так довезу, – сказал он неожиданно добродушно.

Женщина решительно, насколько ей позволял груз, замотала головой и двинулась дальше. Водитель крикнул ей вдогонку:

– Да ладно вам! Все равно мне домой в ту сторону.

Женщина замедлила шаг, раздумывая.

– Дам триста рублей, – безапелляционно заявила она.

– Как хотите, – ухмыльнулся таксист-благотворитель, изворачиваясь, чтобы открыть заднюю дверцу, – и куда это вы среди ночи с ребенком и чемоданами?

– Убегаю. Не видно, что ли? – огрызнулась женщина, распределяя на сиденье свой багаж, прежде чем забраться в машину самой. Ребенка она из рук так и не выпустила, хотя ноша была явно тяжела.

– Видно-видно. Домой к маме, небось? – хохотнул водитель, но, заметив, что сверток в руках женщины завозился и захныкал, смутился и занялся коробкой передач.

– Я еще вернусь, – негромко произнесла женщина, еще сильнее прижимая к себе девочку. Ее голос заглушил шум мотора.

Гамак из беленого льна в кабинете придумала повесить новомодная декоратор, нанятая во время ремонта.

Он был против этой затеи. Все эти хипстерские замашки казались ему ребячеством. В его кабинете должны быть только предметы, воплощающие дисциплину, сосредоточенность и порядок. Никакого отдыха, никаких развлечений. Он даже не соглашался поначалу хранить здесь на полках художественную литературу: только книги по работе, специальные журналы и тому подобное.

Однако гамак оставили. Не по его воле, конечно. Его даже никто не спросил.

Мало того, этот гамак вечно был занят. Занят кое-кем, кому в его серьезном кабинете вообще было не место. Гамак постоянно раскачивался, будто гипнотизирующий маятник. Из его недр пахло то текилой, то пивом. В нем слишком громко включали айпод, хрустели чипсами, а пол вокруг был вечно усеян крошками.

Хозяин кабинета постоянно твердил, что однажды выбросит эту грязную тряпку на помойку. В ответ на это он получал лишь равнодушный кивок: валяй, мол.

Но сегодня гамак пустовал. Такое случалось все чаще в последнее время, и, кажется, никого это особо не огорчало: в доме царили тишина, покой и порядок, как это и любил хозяин кабинета.

Правда, на этот раз гамак пустовал так долго, что забытый в нем сэндвич с тунцом начал невыносимо смердеть. Когда хозяин кабинета это обнаружил, то очень долго стоял над ненавистным предметом интерьера и думал, что неплохо было бы выбросить на помойку не только этот чертов гамак…

…Но и всю свою чертову жизнь.

И сбежать куда-нибудь, к чертовой матери.

Асфальт почти шипел от прикосновения раскаленных протекторов. Спортивный автомобиль разбудил дремлющий перекресток, ослепил его светом фар, обдал брызгами из лужи и оставил далеко позади.

Водитель одной рукой приобнял руль, второй рукой перебирал большое яблоко, наощупь отыскивая не надкусанный бок. Его мобильный надрывался рок-энд-ролльными ригтонами. Но водитель звонки игнорировал. Только раз, на очередное упрямое треньканье, он огрызнулся телефону:

– В пекло тебя!

И еще прибавил газу.

Машина выехала на набережную. Теперь по одному боку автомобиля скользило отражение серебристых барашков с реки и оранжевых сигнальные огней, а вторая сторона оставалась черной, погруженной в тень старых домов. Весь квартал выглядывал на улицу слепыми, пустыми окнами. Будто тут никто и не живет, город давно брошен, а этот одинокий лихач – единственный уцелевший. И потому он может творить сейчас все, что захочет: хоть вывернуть руль и вылететь через заграждение в холодную воду, хоть протаранить фонарный столб, хоть остановиться посреди улицы, выйти, сесть на капот и… доесть свое яблоко.