Сергей Степанов-Прошельцев - Уроки «химии». Из жизни условников

– Вот ведь стерва подколодная! – сокрушался Саня-Костя. Как объядовитела! – Значит, не приглянулся ты. Лепень-то у тебя, хоть и не надёванный раньше, не от Юдашкина. Шмотки не центровые. Не скосоглазила.

– А цыплёнок-то и на цыплёнка не похож, – заметил Санлеп. – Больше на ворону смахивает. Интересно, сколько этой вороне лет?

– Может, это кумовские прокладки? – съязвил Хмырь. – Так ведь и отохотят от кабаков.

Бухали возле свалки.

– Здесь не так опасно, – сказал незадачливый сводник. – В «Центральном» запалиться могли, там баллонов больше, чем пассажиров. Загребли бы, как пить дать. Если вздумают ксивы проверять – труба.

Санлеп порылся в памяти. Вспомнил: на блатном жаргоне баллоны – это опера в штатском. Что они еще могут, кроме как вылавливать в злачном месте «химика», которому путь сюда заказан? У него всё и так на лице написано.

Был конец июля, огненно цвёл Иван-чай, хотя и поздновато, но место это выглядело очень убого. Как просроченные талоны на горячительное. Серые от пыли деревья, плесень травы, земля где лысая совсем, где в обломках кирпича, в осколках стекла, ржавые железяки, покосившийся бесхозный сарайчик…

Горы мусора выровнял бульдозер, который стоял на приколе неподалёку. Возле него из рыхлой земли торчали сломанные ящики, картонная тара и спинка старой кровати. Кто-то водрузил на неё одноногую тряпичную куклу. Не Барби, конечно, но на мисс этого места тянет вполне

Свалка кишела всякими жучками-паучками. Деловитые, но неопрятные вороны и присоединившиеся к ним более рафинированные чайки выискивали среди хлама козявок, а попутно лакомились такими деликатесами, как гнилые овощи и куриные потроха. Но у них были опасные конкуренты – пасюки. Их, как и ворон, совсем не смущало присутствие людей, которые неизвестно чем здесь занимались.

Надо сказать, что свалка жила своей обычной свалочной жизнью, неведомой многим. Где-то рядом грызлись шелудивые бродячие собаки, стараясь перелаять одна другую, а город молчал, словно набрал в рот глинистой воды из Камы. В его муравьиной тесноте, увязнув скопом в пьянстве, жили угрюмые люди, которые были потенциальными врагами «химиков». Они сдавали их только так, за бесплатно. Словно какое-то проклятие тяготеет над этим городом. Даже мухи были здесь угрюмыми. Недаром говорят, что мухи, как и цветы, концентрируют настроение людей, живущих рядом, их психическое состояние.

Водка не согревала. Лето было чахоточным. Явно обозначилась какая-то смутная тревога. Санлеп вдруг почувствовал приближение чего-то большого, неожиданного, необъяснимого. Уж не астероид ли в Землю врежется?

Он огляделся. Ни видимых признаков, ни малейшего намёка. Но что-то всё-таки было в заспешившем ветре, в хороводах призрачных бесплотных теней, в штабеле полусгнивших досок, в широком рукаве дыма, выплывающем из заводской трубы.

Это было в самой природе. Она никогда ничего не даёт без того, чтобы что-то не взять взамен. А сейчас она затаилась, как пантера перед сумасшедшим прыжком. Что-то непонятное и загадочное было в ней, это томило и раздражало.

Всё внимание Санлепа переключилось на Хмыря. Как только начали второй флакон, он забурел. И неожиданно вырубился, опрокинув фунфырь. Вот что значит отвычка от прежних доз.

Что же делать? Время поджимало, но сколько натикало, оставалось тайной – часы в общаге недавно кто-то снял, когда их хозяин спал. Прямо с руки, но так аккуратно, что Санлеп ничего не почувствовал. Если на зоне крысятничество каралось строго, и украденное, как правило, возвращалось, то тут и пожаловаться некому – смотрящего у «химиков» нет. А нет пахана – творится форменный беспредел.

Бросить Хмыря и уйти – никто не поймёт. Да и совесть не позволяла. Между тем неночевка в общаге – это стопроцентный возврат в зону, причем время работы на «химии» в срок отсидки не засчитывалось. Привести Хмыря косого в дупель – тот же компот. Ждать, когда он протрезвеет – неночевка. У медведя лапа шире, да и тот в капкан попадает.

И так палево, и эдак.

И по солнцу нельзя сориентироваться. Березники находятся на одной параллели с Питером. Здесь с конца мая тоже белые ночи. К середине июля они кончаются, но в том году и весна, и лето несколько запоздали.

2

Тем временем стаи чаек и ворон с шумом и истошными криками – можно подумать, что они кому-то нужны, чтобы их гонять, – уже отбывали на ночлег. Окутанная зловонным дымом, свалка была овеяна какой-то дремучей тайной. Ветер шуршал в обрывках газет; пузыри газа, созревающие под напластованиями металла, дерева, полиэтилена, пластика, нитрокрасок, гниющих овощей и прочей дряни, врываясь на свет Божий, как чертики из табакерки, лопались с шумом, выплёскивая наружу, казалось, саму изнанку всякой жизни..