Рамзан Саматов - Амурский сокол. Путь Воина

Никодим зашёл в дом, поклонился хозяйке.

– Здравствуйте, Марья!

– Здравствуйте… – сказала миловидная женщина лет двадцати пяти, повернув голову в сторону входящего.

Ее можно было бы назвать красивой: умеренная полнота, характерная для только родивших женщин, ей очень шла. Черноволосая, чернобровая, с полными вишневыми губами, почти чёрными глазами – настоящая казачка. Красоту ее слегка портили лишь глаза, вернее один глаз – правый, который слегка косил при взгляде влево. Марья держала в руках ребенка и кормила грудью. Стыда при этом не чувствовала – нет ничего краше материнской любви к своему дитё.

– Марья, я к вам с поклоном от батюшки и с просьбой…

– Благодарствую! А что за просьба?

В этом время захныкал, затем заплакал ребенок в корзине. Марья удивленно встрепенулась. Никодим слегка приподнял корзину и сказал:

– Вот это и есть моя просьба. Сереженька остался без матери. Очень есть хочет. Голодный уже полдня…

– Так давайте его ко мне. Не знаю куда молоко девать. Моей Дарьюшке этого много – приходится сцеживать в крынку. Давайте…

Никодим поставил корзинку на стул и уставился на плачущего Сереженьку. Заметив его нерешительность, Марья уложила Дарью в люльку и сама подошла, обнаружив в себе довольно высокий рост – почти до плеч Никодима.

– Вот что, папаша, – сказала недовольно Марья, взглянув на ребенка в корзине. – Вы совсем за ним не смотрели, что ли?! Он же мокрый. Неужели не чувствуете запаха?!

– Дык, это…

– Вот что, папаша, – повторила Марья, перейдя на «ты». – Иди, погуляй пока. Мы тут сами разберемся.

Никодим, смущенно кланяясь, попятился, спиной открыл дверь и, выйдя во двор, облегченно вздохнул полной грудью.

Тем временем, Марья принялась за заботу о неухоженном ребенке. Сначала обмыла его теплой водой, выкинула тряпки и, завернув в чистые пеленки, дала грудь. Ребенок довольно зачмокал и с голодной жадностью присосался к соску.

– Кушай, кушай, соколик! – сказала Марья, бросив взгляд на свою дочь. Материнское сердце никогда не оставляет своего ребенка.

Покормив мальчика, женщина переложила его к дочери – места в люльке было достаточно. Покачала немного – оба заснули коротким сном грудничков. Через полчаса проснутся и станут снова требовать молока. Марья встала, подошла к зеркалу, посмотрела довольно и, заправляя выбившиеся пряди волос под платок, вышла во двор.

А Никодим нашел себе занятие. Окинув хозяйственным взглядом двор, обнаружил, что дверь в сарай скособочена – явный признак отсутствия мужчины в доме. Когда вышла Марья, как раз занимался тем, что прилаживал сорванную петлю двери с помощью найденного в чулане топорика.

– Бог в помощь! – сказала женщина. – Благодарствуйте!

Никодим закончил работу, положил топорик на место и подошел к Марье.

– Вот, смотрю, петля сорвана… Решил приладить.

– Еще раз благодарствуйте! Моего Мишеньку в прошлой осенью медведь задрал. Некому смотреть за хозяйством. Он приказчиком работал у купца Афанасьева. Хозяйство-то ладное оставил, а сам даже дочь не увидел – без него родилась.

– А Василий, значит, после него стал приказчиком?

– А вы уже знаете?! Да после него… Частенько заходит, черт смазливый. Думает, что если стал приказчиком вместо Мишеньки, так и на меня права имеет. Сегодня даже приставать вздумал. Так я его огрела кулаком в скулу – у меня не забалуешь…

Никодим засмеялся басом. Вспомнил, как тот приказчик тер алеющую щеку – вот откуда, оказывается, краснота.

– Я его тоже немного потрепал за ухо, – сказал, продолжая смеяться, Никодим. – Не имеет уважения к старшим…

– Так ему и надо, черту кудрявому! – тоже, присоединившись к смеху, проговорила Марья.

Отсмеявшись, Марья посерьезнела и, присев на ступеньки крыльца, спросила:

– Теперь вы расскажите: кто вы, что вы?

Никодим кашлянул в кулак, снял шапку, затем снова надел и решительно сел рядом.

– Меня зовут Никодим. Я служу у Грибского – генерал-губернатора нашего. И я не отец Сереженьки…

– Батюшки, а кто же его родители, тогда? – спросила, удивленно всплеснув руками, Марья.

– Родителей нет. Мать померла сегодня утром в родах. А отец… Отца тоже нет. Я, значит, крестный буду…

– Поздравляю!

– Благодарствуйте!

Никодим немного отодвинулся от Марьи – жар от ее тела мешал сосредоточиться.

– Была ещё крестная мать – китаянка Ликин. Она же и роды принимала.

– Китаянка?! – спросила удивленно Марья.

Никодим молча кивнул, задумавшись о своём. Его глаза погрустнели и потемнели. Он снял шапку и перекрестился, услышав колокольный звон со стороны церкви. Затем продолжил: