Гера Фотич - Фатальный абонент

— Какого пса? — парень извивался на асфальте. — Не знаю никакого пса…

Я продолжал наносить удары:

— Узнаешь какого! Узнаешь, когда он вернется… Веришь, что я Ленинградец? Веришь?

— Верю-верю…

— Вот и Псу передай…

Меня задержала милиция. В этот раз до утра. Все было серьезно. Именно тогда ночью я впервые увидел тот сон, который впоследствии неотступно преследовал меня.

— Сашо-о-ок! Сашо-о-ок!

Я бежал на крик своего отца. Мчался изо всех сил. Липкий пот, стекающий со лба, притягивал жалящий мелкий гнус. Тот залеплял глаза, и только голос указывал мне правильное направление.

Отец сидел на траве с испуганным видом. Чуть возвышаясь. Словно на кочке. Опирался об нее руками, опасливо озираясь. Ожидая чего-то ужасного, что притаилось вокруг. Открывал рот, чтобы сказать, но не успевал. Я просыпался. Обессиленный и мокрый, словно бежал всю ночь…

Завели уголовное дело. Поставили на учет в инспекцию по делам несовершеннолетних. Кто такой Монгол, теперь знала вся шпана. Эта кличка подстегивала меня каждый раз, как только я слышал ее. Наполняла ненавистью и жестокостью. Во мне словно просыпался тот дикий первобытный инстинкт, который я впервые почувствовал в далекой Монголии. В ее бескрайних степях, бездонном небе и лютых морозах. Осознал, что человек может быть хуже зверя.

Бабку лихорадило от бессилия воздействовать на меня. Но ещё больше она опасалась, чтобы о моих «подвигах» не сообщили родителям. Рассказывала милиционерам басни, что меня бросили. Где папа с мамой, не знает. Я ей поддакивал. Это всех устраивало.

Через месяц у неё случился инфаркт. Она была блокадницей, а те живут долго. Просто хотела меня разжалобить?

За лето я ещё несколько раз попал в милицию, и осенью меня загребли в специнтернат. Бабка Тоня изредка приходила на свидания. Приносила письма от родителей. Заставляла писать ответ. Забирала мои каракули и отправляла из дома, надеясь, что до приезда родителей я выйду.

Я вышел через год после их возвращения. Мечта предков осуществилась — они купили «Волгу».

Меня выпустили на сутки, чтобы попрощаться с отцом.

Смотрел на его улыбающееся лицо. Оно излучало тепло, и я почувствовал, как мне его не хватало, как скучал все это время. Большой скошенный лоб. Длинная челка поднята вверх и зачесана назад, прижата к голове. Но озорной ветерок дунул со стороны и незаметно распушил волосы. Вздыбил справа. Прядь съехала к левому уху, свесилась, прикрыв его. Оставив видимой только кончик мочки. И от этой несимметричности отец походил на веселого доброго клоуна с ласковым нежным взглядом в потаённых глазах, лукаво выглядывающих из-под дурашливо нахмуренных бровей. Это был портрет, приготовленный к установке на памятник. Говорили, что отец умер на производстве — надорвался.

В гробу лежал незнакомый высохший мужик. Редкие волосы. Впалые щеки. Какой-то маленький. Ничем не напоминавший моего отца. Бледно-серые лицо, шея и кисти рук словно вылеплены из пластилина.

Я наклонился. Ни запаха табака, ни тройного одеколона. Ничего родного я не почувствовал. Это был не мой отец. Очередная воспитательная уловка милиционеров, которые договорились с моей матерью, бабкой и другими родственниками. Все так дружно плакали и причитали, словно учились этому у профессионалов. Было смешно.

В этом всеобщем обмане я чувствовал надежду. Помнил прощание с отцом. Его «Держись!» И я держался! Продолжал бежать к нему во сне, слыша его зов. Рвался изо всех сил. Надеялся, что когда-нибудь увижусь, и он скажет мне то, что хотел.

Своими впечатлениями о похоронах я поделился в интернате с приятелями, когда вернулся. Они кивали, соглашаясь. Но совершенно мне не верили. Я видел это по их глазам. Считали меня психопатом, больным. Наверно, так и было. Я заразился за границей.

Выйдя на свободу, я первым делом отправился к Рагояну. Пес должен был появиться. Я это чувствовал.

— Сдалась тебе эта Охта! — усмехнулся Васька. — Тебя там уже каждый мент знает. Чуть засветишься — сразу в кутузку. И срок!

— Ты мне друг? — настаивал я.

— Ну друг, друг, — соглашался он. — Давай лучше выпьем! Брательник в отпуск приехал, вчера легавые загребли. Вроде магазин какой подломил. С обыском приходили.

Пса я не нашёл. И совсем не хотел убивать того незнакомого парня с Охты. Так получилось. Затем была колония для несовершеннолетних. Позже перевели к взрослым. Срок был большой, и времени подумать достаточно. Познакомился с ворами и братвой. Обрел уважение у всех, поскольку ни в законники, ни в авторитеты не стремился. Был сам по себе. Свобода была недолгой — очередной срок за кражи.