Анатолий Афанасьев - В объятьях олигарха

Мне ничего не нужно было, кроме компьютера, и я обругал себя за то, что не удосужился слить текст на дискету. Пожаловался Трубецкому, он пообещал, что позаботится об этом.

— Столько труда псу под хвост, — сказал я.

— Ничего, — ответил он. — Главное, голову сберечь, остальное приложится.

Когда вышли в коридор, Трубецкой запер дверь на засов и повесил табличку: «Не входить. Идут процедуры».

Поднял с пола небольшой коричневый саквояж наподобие тех, в которых слесаря носят инструменты. Мы прошли мимо дежурного охранника, который вежливо поздоровался и спросил, все ли у нас в порядке.

— Нормалек, — ответил Трубецкой. — Будь повнимательнее, Сева.

— Есть, — козырнул охранник.

Я мало что понимал в происходящем, но с расспросами не лез, готов был ко всему. Трубецкой сам, заведя меня в уютный грот с пальмой в кадке, с двумя кожаными креслами, коротко растолковал диспозицию. В его изложении предстоящие нам действия выглядели элементарными. Сейчас сходим заберем Лизу. Потом пройдем в гараж и там распрощаемся. Надежный человек на машине доставит нас к вертолету. На вертолете, управляемом другим надежным человеком, доберемся до Шереметьева. Там третий надежный человек, которого Лиза знает, передаст нам документы, деньги и все прочее, что необходимо в путешествии. В Шереметьево мы с Лизой сядем в самолет и через три часа приземлимся в Хитроу. Вот вкратце и все. Никаких проблем. В Хитроу нас тоже встретят.

— Справишься, классик? — улыбнулся Трубецкой.

— Пустяки, — уверил я. — А вот если Леонид Фомич…

— Хозяин вернется к вечеру… Тут другая накладка. Мосол со своими хлопцами — это сюрприз. Не просчитал я его. Он Лизу добром не отдаст.

— Кто такой?

Оказалось, Ашкенази — Мосол — выродок, изувер, серийный убийца, при этом прошел отличную подготовку в спецподразделениях. В своих зверствах Мосол дошел до такого предела, что от его услуг отказался даже руссиянс- кий бизнес, после чего его, естественно, мигом упрятали в зиндан и быстренько приговорили к пожизненному. Откуда, как я сам слышал, Оболдуев его благополучно выкупил.

— Зачем, Володя? — ужаснулся я.

— Капризы олигарха. Патиссоныч прав, нашего барина всегда тянуло на остренькое.

— Но ведь он может…

— Нет, Лизе он не опасен. Наоборот, за ним она как за каменной стеной. Он теперь служит Оболдую, как цепной пес… Трудность в том, что я не могу привлечь своих парней. Не имею права. Это семейное дело. Должны сами разобраться. — Майор раскрыл молнию на саквояже, покопался в нем и протянул мне черный пистолет.

— Умеешь с этим управляться?

— Покажешь, сумею.

Трубецкой объяснил, как снимать с предохранителя, что надо нажать, чтобы вылетела пулька,

— Видишь, ничего хитрого. Только меня не застрели сгоряча. Сунь за пояс под свитер.

Пока длинными переходами добирались до покоев Леонида Фомича, нам встретилось несколько человек, все куда–то спешили, и на нас никто не обратил внимания. В большом зале, предназначенном, по всей вероятности, для бальных танцев, со стенами, обитыми трехцветной парчой, символизирующей руссиянский флаг, группа рабочих на тросах подтягивала к потолку хрустальную люстру размером с «КамАЗ». Командовала хрупкая пожилая японка, затянутая в кимоно. Все это было очень интересно, но мы не стали останавливаться, чтобы поглазеть. Нам было некогда. Мы преследовали совсем другую цель.

На третьем этаже остановились возле дубовой двустворчатой двери и Трубецкой со словами: «Ну, Виктор Николаевич, соберись, пожалуйста», — постучал костяшками пальцев. На уровне наших глаз открылось смотровое окошко и раздалось грозное:

— Чего надо?

Трубецкой ответил авторитетно:

— Для господина Ашкенази пакет.

После щелчка дверь распахнулась почти во весь пролет, перед нами стоял господин средних лет респектабельного уголовного вида — в тельняшке, на которую был накинут малиновый пиджак с множеством карманов. Вообще–то такая одежда вышла из моды лет десять назад.

— Давай, — сказал, презрительно цыкнув зубом.

Трубецкой дал ему так, что тот согнулся пополам, но майору показалось мало, и он, перестраховываясь, ухватил детину за уши и пару раз, как вытряхивают половик, шарахнул башкой о дубовый косяк. Пока я обходил поверженного, Трубецкой уже стоял посередине комнаты и озирался. Саквояж оставил у входа, в руке у него, прижатый к боку локтем, был короткоствольный автомат, невесть откуда взявшийся.

— Дверь закрой, — распорядился. — И достань пушку.