Array Альманах «Подвиг» - Ночные окна. Похищение из сарая

Он шел, покачиваясь, словно был пьян. Одежда запачкана известью, волосы всклокочены, лицо тоже измазано грязью. Но главное — кровь. Она была на ладонях, подбородке, воротнике рубашки и коленках. Я испугался, что сейчас Левонидзе налетит на один из кактусов, напорется — так сильно его шатало. Ринувшись вперед, едва удержав его тело от падения, я сильно встряхнул моего помощника. Он несколько пришел в себя, узнал меня и прошептал:

— Я… я не убивал ее… это не я…

— Что случилось? — тоже шепотом спросил я. — Где Ползункова?

— Там! — Георгий махнул рукой и сторону грота. И добавил: — Я оттащил ее вниз… еще глубже, в пещеру… в катакомбы…

Мне пришлось снова потрясти его, чтобы он окончательно пришел в чувство.

— Говори, — произнес я. — Все как было.

Здесь, на дорожке между кактусами, оставаться было неразумно, опасно — я повлек Георгия за собой к гроту. Мне надо было увидеть все своими глазами. По пути он стал рассказывать:

— Я хотел лишь убедить ее в глупости этой затеи — приют для бездомных кошек! В стране столько нищих, куска хлеба не имеют, а она… Церетели! Но поверь, Саша, у меня даже в мыслях не было ее убивать!

— Ты успел с ней поговорить?

— Нет. Когда я вышел из дома, меня остановила Харченко, пристала с какой-то ерундой: дескать, пусть закажут в фильмотеке ее старые ленты, она хочет устроить общий кинопросмотр — для всех, будто кто-то так и жаждет видеть ее рожу с экрана — вживую-то уже надоела!

«Это она ради Гамаюнова старается», — подумал я, продолжая внимательно слушать сбивчивый рассказ Левонидзе.

— Едва я от нее отвязался — попался «под ноги» Гох, этому, видите ли, нужен новый рояль, у прежнего клавиши фальшивят, рассохлись. Вот прямо вынь и положь! Все бросай и беги в музыкальный магазин! Вот ур-роды, как ты с ними только управляешься?

— Потому я и психиатр, а ты хозяйственник и следак.

«А еще, возможно, и убийца», — мелькнула у меня мысль.

— Я потерял, наверное, полчаса, — продолжил Георгий; мы уже подошли к гроту. Площадка перед ним была вся затоптана. — Ко мне по дороге прицепился Бижуцкий со своей дурацкой историей, которую он так никому и не может дорассказать. Я его прогнал, а когда вошел в грот, то… увидел ее. Она сидела на скамейке, но была вся в крови. Горло перерезано. От уха до уха. Голова еле держалась. О черт! Уж чего только я в жизни не видел, но это… Не для слабонервных.

Мы вошли в грот — я первый, Левонидзе за мной. Скамейка теперь была пуста. Но на ней, на земле и на каменной стене — следы крови. В глаза бросалась и надпись, сделанная также кровью на низком потолке грота: «Врата ада», а от нее вела жирная стрелка по направлению к лазу. Вход в катакомбы, которые бог знает где кончаются, может быть, в центре Земли, действительно у порога преисподней.

— Я испугался, — промолвил Георгий, поймав мой вопросительный взгляд. — Помочь ей было уже ничем нельзя, а на меня, сам понимаешь, пало бы первое подозрение. Все знают, весь обслуживающий персонал, как я к ней относился! Терпеть не мог. Да еще это завещание! Ты же сам стал бы меня обвинять. Не пойму, что на меня в тот момент нашло. Я потащил ее вниз, через лаз, в катакомбы. Решил спрятать в каком-нибудь соляном штреке.

— И спрятал?

— Да. Что же теперь будет? Что делать?

Я молчал, поскольку сказать мне было просто нечего. Самые разные мысли крутились у меня в голове. Главное — лжет Левонидзе или говорит правду? А если все так и было, как он говорит, то кто же убийца?

— Я не убивал, — вновь повторил мой помощник.

— У тебя есть фонарик? — спросил, наконец, я, нащупав в кармане спички. — Полезли, покажешь мне, где ты спрятал тело.

Когда мы спустя какое-то время выбрались из мрачных, сырых катакомб и покинули грот, ослепленные ярким Солнечным светом, то окружающий мир, показался мне в сравнении с подземельем подлинным раем. По крайней мере, вдохнул я чистый свежий воздух с огромным облегчением. Откуда-то издалека доносились звуки бубна и надрывный плач гитар.

— Ну, и что скажешь? — хмуро спросил Левонидзе. — Думаешь, это дело рук цыган?

— Я пока вообще ничего не думаю, — отозвался я. — Никаких предположений у меня нет. И совершенно не представляю, что теперь делать. Но факт остается фактом: Ползункова убита. И произошло это в нашей клинике. Репутация Загородного Дома погибла окончательно. Однако в любом случае оставлять там, в соляном штреке, труп нельзя, не по-человечески.

— Что же ты предлагаешь — вытащить его и отнести в. дом? Да меня сразу же Волков-Сухоруков и арестует. А заодно, может быть, и тебя. А когда вскроется завещание, то для суда все станет яснее ясного: прямой мотив зарезать ее имелся только у нас. Ну, ты, возможно, еще и отвертишься, а вот я… Меня точно посадят. Все улики против. — И он поглядел на свои испачканные в крови руки.