Пятнадцатый, потаенный камень из сада в Рёандзи, о котором вчера вечером говорил Сатоси, реально существует, но его можно обнаружить лишь сверху. Из любой другой точки вы сосчитаете только четырнадцать камней. Поэтому, чтобы увидеть убийцу, мне надо «подняться над ним», изменить алгоритм мышления, посмотреть на происходящие события с совершенно иного ракурса.
И я сделал это…
Прошло, наверное, больше часа, прежде чем я завершил работу с картотекой. Пора было подводить предварительные итоги. Сейчас все мои клиенты и гости собрались в столовой — шло обеденное время. Сам я есть не хотел, но мне было необходимо там поприсутствовать. Я должен был сопоставить выводы со зрительным рядом, поглядеть каждому в лицо, почувствовать «пульс» преступника. Заперев бесценную картотеку в сейф, отправился в столовую. Я сел за крайний столик у двери и попросил официантку (молоденькую простушку из соседнего поселка) принести крепкий чай с лимоном. Приходящих из деревни работников я исключил из списка подозреваемых. Ну не станет же повар или уборщица, занятые по горло на кухне и в номерах, выслеживать с ножом мадам Ползункову, поджидать ее в гроте? Или эта милая, вечно стеснительная официантка? Нет, обслуга тут ни при чем. Тогда кто же? Не тот ли, кто предстал мне ночью в бассейне в зеленом балахоне, бахилах и маске?
За соседним столиком сидел Леонид Маркович Гох и вяло ковырял ложечкой в манной кашке. У несостоявшегося любовника моей жены был друг, о котором он намедни рассказывал, по фамилии Бафометов. После его странного исчезновения (убийства?) все в комнате было переворочено, на полу и стенах следы крови и загадочная надпись, предположительно на древнеарамейском. Уж не «Врата ада» ли, как в гроте? Этот Бафометов, по словам Гоха, как бы преследует его, видится ему в толпе, среди зрителей, на гастролях. Вроде бы, у него даже изменена внешность. Пластическая операция? Смена пола? А если предположить… но пока я оставил эту внезапно мелькнувшую мысль. Слишком уж она казалась невероятной.
Дальше расположились двое — Тарасевич и Бижуцкий, оба с аппетитом приканчивали харчо. Евгений Львович, конечно, шулер и фокусник, мастер розыгрышей, но на убийцу никак не смахивает. Либо это уж слишком злая «шутка». Но при всем этом он очень расчетлив, умен и хладнокровен. В чем-то даже весьма циничен. А разве физики-ядерщики, отцы водородных и прочих бомб, создатели суперсовременного оружия, не убийцы? Что бы там они ни говорили в свое оправдание. Но одно дело — массовое уничтожение людей и совсем другое — конкретного человека.
Теперь Бижуцкий. Борис Брунович недавно, когда я застал его ночью в оранжерее с Анастасией, рассказывающего свою бесконечную историю, что-то упоминал о «Вратах ада». Потом, в бильярдной — перед Стоячим и Волковым-Сухоруковым — о Бафомете. И опять же — «хряк», маски, Гуревич, Некто и Нечто, шабаш, сплошная мистика. Что здесь принять за болезненное воображение, вымысел, а что взять за данность? Не следует упускать из виду и полнолуние, особенно сильно влияющее на чувствительную нервную конституцию Бижуцкого.
За следующим столом оказались две непримиримые дамы, накануне «поцапавшиеся» в кинозале: Лариса Сергеевна Харченко и Зара Магометовна Ахмеджакова. Сейчас они вполне светски общались и даже улыбались друг другу, приступив к десерту. Детство и юность актрисы, подумал я, прошло в притоне, а в старости люди возвращаются к своим истокам; к тому же она могла прикончить мадам Ползункову из ревности, учитывая ее страстно вспыхнувшую любовь к Парису. А поэтесса могла сделать то же самое просто из-за своего вздорного и неподдающегося никакому внутреннему контролю характера. В качестве примера этому выступала целая галерея ее усопших и покуда живых бывших супругов.
Мой взгляд остановился на веселой компании, разместившейся рядом: Олжас, Гамаюнов и Каллистрат. Казах, возвратившийся от цыган, рассказывал что-то забавное (Топорковы остались в таборе, празднуя незнамо что, вместе с Николаем Яковлевичем и Маркушкиным). Каллистрат имел действительно темное прошлое, «Чистая доска», на которой было трудно что-то прочесть. Гамаюнов-Парис «пользовал» сразу трех женщин в клинике — актрису, вдову и поэтессу. Кроме того, за ним тянулся тяжелый и трагический шлейф из отрочества: случайно застрелил старшую сестру. Олжас вообще мог оказаться Нурсултаном, людоедом-маньяком, да еще близким к «белой горячке». Словом, веселого тут мало, хотя сидящие за этим столиком похохатывали.
Читать дальше