Олег Солод - Пульс за сто

«Наверное, это такая форма наказания, – подумал Геннадий Иванович. – Хоть формально ты ни в чем и не виноват, но имей в виду – тобой мы тоже недовольны».

Чтобы разогнать неприятные мысли, Карпов вернулся на диван и включил телевизор. Он не слишком жаловал «зомбоящик», но других способов отвлечься квартира не предоставляла. На первом канале шел астрологический прогноз. На следующей кнопке рекламировали средство от молочницы. Нажав кнопку еще раз, Карпов увидел Штирлица, спавшего в автомобиле. Голос Копеляна доверительно сообщил: «Пройдет несколько минут – и он проснется».

Геннадий Иванович позавидовал разведчику, способному спать по заказу. Ему самому немного сна сейчас точно бы не помешало.

17 июня

09.20

Лучинский очнулся от чудовищной головной боли. Болело все и везде. Особенно ломило затылок. Павел Борисович не стал открывать глаза. Если это похмелье, будет только хуже. При этом боль почему-то воспринималась отстраненно, словно голова принадлежала не ему, а совсем другому человеку. Неспешно, одно за другим, как воздушные пузыри сквозь растительное масло, из глубин сознания стали всплывать воспоминания. Встреча с полицейскими… уход из коттеджа… Кажется, Карпов пытался его остановить…

Несмотря на приглушенность эмоций, Лучинскому стало тревожно. На трезвую голову ночное бегство воспринималось иначе. Теперь Павел Борисович не был настолько уверен, что действия Сергеева – блеф. Следовало, по крайней мере, допустить иную возможность. Осознание этого факта усилило ощущение тревоги. Немудрено. Если он ошибся, то подписал себе смертный приговор.

Лучинский попробовал разомкнуть веки. Хуже не стало. Может, потому, что хуже некуда? Было светло. Значит, сейчас утро или день. Рядом ритмично пищал какой-то прибор. Павел Борисович вспомнил, что находится в больнице. Боже, как болит голова! Он попробовал дотронуться до нее, но руку что-то держало. Обе руки. Лучинский рискнул оторвать голову от подушки. Боль усилилась, но не настолько, чтобы ее нельзя было терпеть. Критик скосил глаза и увидел, что обе руки привязаны к кровати скрученной в жгут простыней. Вот это номер!

Ощущать себя связанным было не только унизительно. Если допустить, что Сергеев не блефовал… Сейчас, когда жертва беспомощна, ему не нужно строить хитроумных планов. Кто-нибудь неприметный в медицинском халате просто зайдет в палату и сделает укол. Кого удивит, что пациент с тяжелой травмой головы скончался?

Лучинскому стало по-настоящему страшно. Надо как можно скорее выбираться отсюда.

Дверь палаты распахнулась. Вошедшая медсестра заметила, что пациент очнулся.

– Как вы себя чувствуете?

– Терпимо.

Голос не изменил Павлу Борисовичу. Во всяком случае, говорить было не больно.

– Я могу побеседовать с врачом?

Сестра посмотрела на него с подозрением. Видно, ночью он много чего наговорил.

– Через час будет обход.

– Не через час! Немедленно! – Лучинский быстро подавил раздражение – в его положении резкость неуместна. – Простите, голова так болит, что трудно себя контролировать. Конечно, если врач занят, я подожду. И, девушка, можно вас попросить?

– О чем?

– Не смотрите на меня так, будто я Чикатило.

Последняя фраза, похоже, возымела действие. Во всяком случае, доктор скоро появился. Тот же, что и ночью. Но критик был к этому уже готов.

– Здравствуйте, – поприветствовал он врача. – Надеюсь, при свете дня я выгляжу лучше?

– Более-менее. Мы нашли у вас в одежде паспорт. Лучинский Павел Борисович – это вы?

– Конечно. Вам что-нибудь говорит это имя?

– А должно?

– Понятно. Могу я узнать, как вас зовут?

– Вячеслав Федорович Архипов.

– Вячеслав Федорович, я известный литературный критик. Очень известный.

– И что из этого следует?

Лучинский немного растерялся.

– Но…

– Павел Борисович, – перебил его медик. – У меня в приемном двое тяжелых лежат. А вы, судя по виду, вполне стабильны. Скоро к вам придет лечащий врач…

Лучинский понял, что разговор сейчас прервется.

– Вячеслав Федорович, я не буду вас задерживать. У меня только одна просьба. Позвоните, пожалуйста, одному человеку и сообщите ему, что я здесь. Он генерал-майор полиции.

По выражению лица врача Павел Борисович понял: полицию упоминать не стоило.

– Этот генерал – мой друг, – добавил он. – Разве я не имею право дать знать, где нахожусь?

Аргумент был разумным, и доктор сдался.