Алан Брэдли - О, я от призраков больна

– Черт бы тебя побрал, – сказал он. – Черт, черт, черт!

Снова повисло молчание, на этот раз более долгое, и потом Вэл Лампман неожиданно произнес:

– Ну что ж, ладно. Ты поставишь свой маленький спектакль. Теперь пойдем наверх и присоединимся к остальным? Им не терпится.

Я услышала звук их шагов, поднимающихся по лестнице. Подожду еще пару секунд, подумала я, просто чтобы увериться, что они ушли.

Но не успела я пошевелиться, как кто-то выступил из тени в середину коридора.

Бан Китс!

Она меня не видела. Стояла ко мне спиной и выглядывала из-за угла в вестибюль. Было очевидно, что она подслушивала тот же разговор, что довелось услышать и мне.

Если она повернется, то окажется почти лицом к лицу со мной.

Я задержала дыхание.

Минула целая вечность, пока она наконец медленно не пошла в вестибюль и не скрылась из виду.

Я опять подождала, пока звук шагов стихнет.

– Жаль, не так ли, – сказал голос почти у меня над плечом, – когда люди не ладят?

Я чуть не выпрыгнула из кожи.

Я резко обернулась и увидела Марион Тродд с загадочной – или страдальческой – полуулыбкой на лице. Несмотря на элегантный, хорошо скроенный костюм, темные очки в роговой оправе придавали ей вид племенной принцессы, которая втерла пепел вокруг пустых черных глаз, готовясь принести жертву в джунглях.

Она все время была здесь. Подумать только, что я ее не видела и не слышала!

Мы двое стояли неподвижно, уставившись друг на друга в полутемном коридоре, не зная, что сказать.

– Извините, – произнесла я. – Я кое-что вспомнила.

Это была правда. Вспомнила я вот что: хотя я вовсе не боюсь мертвецов, среди живых есть персоны, от которых у меня мурашки по коже, и Марион Тродд – одна из них.

Я повернулась и быстро пошла прочь, до того как из ковра вылезет что-нибудь ужасное и засосет меня в ткань.

Отец сидел за кухонным столом, слушая тетушку Фелисити. Это больше, чем что-либо другое, заставило меня осознать, как сильно – и как быстро – съежился наш мирок.

Я молча – или мне подумалось, что молча, – скользнула в кладовую и отрезала себе ломтик рождественского пирога.

– Это все давно в прошлом, Хэвиленд. Прошло десять лет, и я молча наблюдала, как ухудшаются ваши обстоятельства, надеясь, что однажды ты возьмешься за ум…

Смехотворная ложь. Тетушка Фелисити никогда не упускала возможность вставить критическую шпильку в колесо.

– …но напрасно. Это нездоровая ситуация, что дети живут в таких варварских условиях.

Дети? Она считает нас детьми?

– Пришло время, Хэвиленд, – продолжала вещать она, – прекратить все это и найти себе жену – предпочтительно богатую. Не подобает выводку девиц воспитываться мужчиной. Они становятся дикарями. Хорошо известный факт, что они не развиваются должным образом.

– Лиззи…

– Флавия, можешь выйти, – окликнула меня тетушка Фелисити, и я зашаркала на кухню, слегка устыдившись, что меня поймали за подслушиванием.

– Понимаешь, что я имею в виду? – мрачно спросила она, тыкая в меня пальцем, ноготь которого был цвета засохшей крови.

– Я взяла кусочек рождественского пирога для Доггера, – сказала я, надеясь, что она почувствует себя ужасно. – Он так тяжело трудится… и часто не находит времени поесть.

Я взяла черный пиджак Доггера, висевший на двери, и накинула его на плечи.

– А теперь прошу извинить меня… – сказала я и вышла из кухни.

Холодный воздух щипал меня за щеки, колени и костяшки пальцев, пока я брела сквозь падающие хлопья снега. Узкая дорожка, которую кто-то расчистил лопатой, уже начинала вновь заполняться снегом.

Доггер в рабочем комбинезоне был в оранжерее, подрезая ветки падуба и омелы.

– Брр! – сказала я. – Холодно.

Поскольку он не имел склонности отвечать на болтовню, он не отреагировал.

Рождественской елки, которую нам обещал Доггер, нигде не было видно, но я подавила разочарование. У него, скорее всего, не хватило времени.

– Я принесла тебе пирог, – сказала я, отламывая половину и протягивая ему.

– Благодарю, мисс Флавия. Чайник закипает. Выпьете со мной чаю?

Точно: на садовой скамейке в задней части оранжереи на маленькой электроплите старый оловянный чайник возбужденно испускал струи пара из-под крышки и из носика.

– Надо поднять «Глэдис», – сказала я, и, пока Доггер ополаскивал две грязные чашки, я достала свой верный велосипед из угла, где он лежал, и осторожно размотала защитную упаковку, в которую после тщательного смазывания маслом Доггер убрал его на зиму.