Алан Брэдли - О, я от призраков больна

– Падуб и плющ, – громко пропела я, не беспокоясь, что немного фальшивлю. – Когда они о-о-о-ба в по-о-олном цвету-у-у! Из всех ядов, что есть в лесу, падуб – король!

Вероятно, подумала я, это потому, что он содержит теобромин, горький алкалоид, который можно также обнаружить в кофе, чае и какао и который был впервые синтезирован незабвенным немецким химиком Германом Эмилем Фишером из человеческих выделений. Теобромин в ягодах и листьях падуба – это один из цианогенных гликозидов, которые при проглатывании выделяют цианид водорода. В каких количествах – мне еще предстоит определить, но от одной только мысли о столь сладостном эксперименте я затрепетала!

– Вы думаете об илицине, – сказал Доггер.

– Да, я думаю об илицине. Это алкалоид в листьях падуба, он вызывает понос.

– Полагаю, я где-то читал об этом, – сказал Доггер.

Я могу использовать ту же охапку веток падуба, которую притащила домой для изготовления птичьего клея!

– Будь начеку! – пропела я, прыгая вверх по лестнице с мыслями не только о захвате Деда Мороза.

Влажные тяжелые хлопья падали прямо на землю, проносясь мимо освещенных окон моей лаборатории, и среди них не было двоих похожих, однако все они – члены одной семьи.

В случае со снежными хлопьями семья зовется Н2О, известная непосвященным как вода.

Как вся материя, вода может находиться в трех состояниях: при нормальной температуре это жидкость; нагретая до 212 градусов по Фаренгейту [15], она превращается в газ; охлажденная ниже 32 градусов [16], кристаллизуется и становится льдом.

Из трех состояний лед – мое любимое: вода, будучи замороженной, классифицируется как минерал – минерал, чья кристаллическая форма, например в айсберге, может копировать бриллиант величиной с «Королеву Елизавету» [17].

Однако добавьте немного тепла – и пф! Это снова жидкость, способная легко проникать с помощью одной лишь силы гравитации в самые потаенные места. Одна только мысль о подземных местечках, куда попадает вода, вызывает у меня щекотку в животе!

Потом поднимите температуру еще выше – и опля! – это газ, и неожиданно он может летать.

Если это не волшебство, я не знаю, что это такое!

Азотноватистая кислота, например, совершенно очаровывает: при температуре –4 она принимает форму бесцветных кристаллов в форме призмы; подогрейте ее до 7 градусов – и она станет прозрачной жидкостью. При 30 градусах жидкость желтеет, потом становится оранжевой, а при 82 [18] – закипает и превращается в коричнево-красный дым: все в пределах разницы температур в 82 градуса!

Потрясающе, когда об этом задумываешься.

Но вернемся к старой подруге воде, в данном случае суть заключается в следующем: не важно, горячая или холодная, в каком она состоянии, какие у нее качества или цвет, каждая молекула воды состоит всего лишь из одного атома кислорода, связанного с двумя сестринскими атомами водорода. Нужны они трое, чтобы возникли ослепляющая снежная буря, или гром, или пухлое белое облачко в летнем небе.

О Боже, как многообразны твои труды!

Позже, в кровати, я, выключив свет, некоторое время прислушивалась к отдаленным звукам, производимым людьми, совершающими последние приготовления к завтрашнему утру. Где-то в западном крыле они продолжат настраивать свет; где-то Филлис Уиверн будет зубрить сценарий.

Но наконец, спустя целую вечность, дневные труды были закончены, и после нескольких неохотных похрустываний и стонов Букшоу уснул в молчании падающего снега.

Я проснулась от ширканья лопаты. Гадство! Должно быть, я проспала!

Выпрыгнув из-под стеганого одеяла, я поскорей натянула одежду, пока не замерзла.

Мир за пределами окон моей спальни виднелся болезненной тенью не до конца проявленного снимка: пятнисто-черный и белый, под которыми виднелся едва заметный угрожающий оттенок пурпурного, как будто небо шептало: «Ну, погоди!»

Несколько дразнящих снежинок продолжали медленно дрейфовать, словно предупреждающие записки от богов, и потряхивать крошечными замерзшими кулачками, падая за окнами.

Примерно половина съемочной группы трудилась, расчищая проходы между фургоном и грузовиками.

Я быстро покопалась в куче пластинок для граммофона (Даффи говорила, что я называла его «грампафоном», когда была меньше) и, выбрав искомую, вытерла ее своей юбкой.

Это было «Утро» Эдварда Грига из сюиты «Пер Гюнт»: тот же музыкальный отрывок, который Руперт Порсон (покойный) ставил в приходском зале на открытии своего кукольного представления «Джек и бобовое зернышко».