Эдриан Мэтьюс - Дом аптекаря

— А чем плохи нынешние?

Рут прикусила губу, но через секунду все же поборола нежелание говорить.

— С тех пор как я встретила вас, со мной происходит что-то странное, непонятное, непостижимое.

— Вот как?

— Раньше я верила в то, что вещи таковы, какими я их вижу. Теперь меня одолевают сомнения. Мне начинает казаться, что некоторые ключевые вопросы скрыты завесой фактов.

— О чем вы говорите? Я не понимаю.

Рут нахмурилась, подобрала с пола лотерейный купон и аккуратно порвала его на несколько полосок.

— Я говорю о вас. О себе. О картине. Я больше не понимаю, что происходит. Прежде я готова была поклясться, что дороже этой картины у вас ничего нет. Не стану рассказывать, каких трудов мне стоило добыть ее. И что же? Вот она здесь, перед вами, а вы… вы даже и не взглянули на нее.

— Вы только не думайте, что я не ценю…

— А что мне думать? Объясните.

— Все дело в письмах, дорогуша, все дело в письмах. Бедняжка Йоханнес… ему так не повезло. Он разочаровался в любви. Хотела бы я знать, что с ним сталось.

— Принимая во внимание, что вы его праправнучка, бесследно он не сгинул. Если только не додумался до клонирования человеческих особей. Впрочем, насколько я поняла из писем, кровь в нем бурлила вполне человеческая.

— Мне так его жаль. Очень, очень жаль. Нам, ван дер Хейденам, никогда не было легко. Нам все давалось трудом. И бед на нашу долю выпало немало. Это проклятие. Мы — рыба в мутной воде.

Рут сложила полоски купона и стала рвать их на более мелкие кусочки.

— Думаю, вы имеете в виду Сандера, еще одну горошинку в стручке.

Лицо старухи просияло.

— Ох, дорогуша, я совсем забыла вам сказать! Я видела его вчера. Помните, я говорила, что он приходит иногда?

Рут подула на клочки, и самодельное конфетти мягко опустилось на ковер.

— Вчера вы видели меня. Мне жаль вас разочаровывать, но это так. На улице было немного холодно, и я позаимствовала кое-что из гардероба вашего брата. Надеюсь, вы не в обиде. Извините, если огорчила. Я поступила необдуманно. Мне, однако, трудно понять, как вы согласуете известный факт его смерти с оптимистической верой в то, что он разгуливает по ночам по этому чертову дому. Не хотелось бы читать нотаций, но ваши способности рассуждать здраво явно серьезно нарушены.

Лидия вспыхнула:

— Со мной все в порядке! А вот вы позволяете себе непозволительное, когда говорите так обо мне. Я уже начинаю раскаиваться в том, что, посочувствовав, пожалев, впустила вас в свой дом.

— Вы мне посочувствовали? Вы меня пожалели? — воскликнула Рут. — А я-то думала…

— Что? Что вы думали?

— Ничего. Но я скажу, что думаю сейчас. Похоже, мы стоим друг друга. Вы и я. И не просто стоим — мы заслужили друг друга.

— Вы покормили кошку?

— Перестаньте уходить от темы.

— А почему вы считаете, что никто, кроме вас, не имеет права определять, какой быть этой теме? — парировала Лидия.

— Потерпите. Хотя бы разок. Для разнообразия. Мне надоело ходить вокруг да около. Я хочу услышать ясные и четкие ответы. Если, конечно, вас не затруднят мои вопросы. Например, такой. Томас Спрингер когда-либо появлялся у вас со своим чернокожим другом по имени Камерон?

— С чернокожим другом?

— Только не говорите, что вы запамятовали. Или что к вам никогда никто не приходит. Эти отговорки не пройдут. Итак?

— Ну, раз уж на то пошло… Да, я припоминаю, что видела здесь того, о ком вы спросили. Должна признаться, я была не в восторге от его манер. Выдул полбутылки моего джина.

— В этом разговоре упоминалось мое имя? В любом контексте.

Лидия фыркнула.

— Не думаете же вы, что я помню детали какого-то давнего разговора. Может быть, мы и говорили о вас, а может быть, нет.

— Спасибо, вы мне очень помогли. Ладно, попробуем зайти с другой стороны. Помните, зачем к вам приходил господин Бломмендааль?

Старуха закрыла глаза, ясно показывая, что не намерена отвечать.

— Видите ли, я знаю, зачем он приходил, — немного смягчившись, продолжала Рут. — Я знаю о завещании. — Она попыталась взять Лидию за руку, но та резко отстранилась. — И я знаю, что вы руководствовались самыми благими намерениями. Только вот ситуация полностью вышла из-под контроля. Вы говорили Томасу или его другу, что намерены изменить завещание?

Лидия медленно покачала головой и открыла глаза.

— Вы рылись в моих вещах, — едва слышно, с болью проговорила она. — Вы злоупотребили моим гостеприимством.

— Признаюсь, да, рылась. Если бы не рылась, мы не нашли бы писем. Но еще я рылась в них потому, что вы до невозможности скрытная. Хотите, чтобы я вам доверяла, а сами кормите меня полуправдой, вымыслом и просто ложью.