Кейт Аткинсон - Поворот к лучшему

— Ирина, — представилась она, протягивая руку.

Она размотала шарф, и волосы рассыпались по спине.

— Мартин, — ответил Мартин.

— Марти, — улыбнулась она.

Он не стал ее поправлять. Никто еще не называл его «Марти». «Марти» сулил оказаться человеком поинтереснее, нежели он сам, и ему это понравилось.

Он попытался объяснить Ирине, что он писатель, но не знал, поняла она его или нет.

— Достоевский, — сказал он. — Пушкин.

— Идыот! — воскликнула она, и ее кукольное личико вдруг оживилось. — Здесь — идыот.

Только потом он понял, что кафе, где они сидели, называлось «Идиот».

Ему хотелось произвести на нее впечатление своим литературным успехом. Он никогда ни с кем не обсуждал писательские гонорары. Мелани, его агент, считала, что он так до конца и не раскрутился и может добиться большего; немногие друзья отнюдь не преуспевали, и он не хотел, чтобы они подумали, будто он хвастается, его матери было все равно, а брат завидовал, поэтому Мартин предпочитал держать свои маленькие триумфы при себе. Ему было бы приятно, если б Ирина узнала, что у себя на родине он имел некий вес («Продажи растут с каждой книгой»), но она только улыбалась и слизывала с пальцев крошки пирожного.

— Конечно, — сказала она.

Покончив с едой, она быстро встала и, не глядя на часы, заявила:

— Я иду.

Натягивая пальто, она допила кофе — Мартина восхитила жадность этого жеста.

— Вечером? — спросила она, словно они уже обо всем договорились. — «Икорный бар» в Гранд-отеле, в семь. О’кей, Марти?

— Да, о’кей, — поспешно ответил Мартин, потому что она уже бросилась к двери и, не оглядываясь, подняла руку в прощальном жесте.

Выйдя из кафе, он попал в настоящий снегопад. Это было так романтично: снег, блондинка с шарфом на голове, прямо как Джули Кристи в «Докторе Живаго».

Он смотрел на свое отражение в пожелтевшем зеркале в ванной «Четырех кланов». Может быть, его так тошнит от голода, он не помнил, когда в последний раз нормально ел. Его пробрала дрожь, и он рухнул на колени и скорчился над унитазом, содрогаясь в приступах рвоты. Он спустил воду и уставился на закрутившуюся воронкой рвотную массу, смешавшуюся с мерзкой синей жидкостью, должно быть из сливного бачка, — и тут его пронзила мысль: «Меня ограбили? Конечно!»

Он бросился обратно в комнату и проверил карман пиджака, где обычно носил бумажник. Пусто. При мысли о нудных телефонных звонках в банк и в компании, выпустившие кредитки, он тяжело вздохнул. Еще в бумажнике были водительские права и сто фунтов наличными, и — о ужас! — он вспомнил про маленькую лиловую карту памяти, кусок пластика со «Смертью на Черном острове». Ее тоже больше нет. Холодная волна паники тут же сменилась жаркой волной облегчения — есть еще копия романа на диске в «офисе». Мартин спас Полу Брэдли жизнь, а Пол Брэдли за это его ограбил. Мартина так задело это предательство, что на глаза навернулись слезы.

В клетчато-беконовой духоте фойе было пусто, как на «Марии Селесте». [65] Корабль-призрак, американская бригантина, найденная в 1872 г. в четырехстах милях от Гибралтара без экипажа на борту. Он нажал на медный звонок, и спустя довольно долгое время появился юнец в поварской форме. С фантастической медлительностью он провел пальцем по регистрационным записям и подтвердил, что Пол Брэдли выселился.

— Все оплачено, — сказал парень, вытирая нос тыльной стороной кисти. И добавил: — Можете идти, — словно выпускал Мартина из тюрьмы.

Мартин не стал говорить, что его ограбили. Едва ли парень проявил бы интерес. Да и с чего бы? Почему-то Мартин не мог избавиться от ощущения, что получил по заслугам.

Глория проснулась рано и спустилась вниз, ступая очень тихо, словно в доме можно было кого-то разбудить, хотя, к ее великой радости, она была совершенно одна. Когда Грэм был дома, все сотрясалось и грохотало, даже если он спал. Без него же день разворачивался по своим тихим законам, обступая мягкими красками и косыми лучами света, которых Глория никогда прежде не замечала.

Она ощущала ягнячий ворс овсянистого берберского ковра под босыми ногами и скользкую гладкость перил из красной орегонской сосны под ладонью. Ей подумалось о сотне с половиной лет, что ушли на полировку дерева до атласного блеска; она тоже приложила к этому руку, натирая перила, — и не «Мистером Блеском», а кирпичиком пчелиного воска. Глория приучила себя ценить маленькие радости, многие из которых были связаны именно с домом — домом, что будет стоять еще много лет после того, как сама Глория обратится в прах.