Анна Данилова - Убийство в соль минор

Надо сказать, что появление в моей жизни рояля было для меня потрясением. Никогда не предполагал, что счастье может быть таким странным, когда чувствуешь некую раздвоенность реальности, когда с одной стороны, понимаешь, что тобой манипулируют и от тебя чего-то хотят, с другой — тебе становится все безразличным, тебе уже не страшно, и тобой овладевает лишь одно, сильнейшее чувство — желание сесть за рояль и заниматься.

Смутная догадка, что я нужен Валентине для того, чтобы она, отравившись одним из смертных грехов, решила искупить какую-то свою вину перед Богом ли, людьми ли, занявшись тупо благотворительностью, появлялась у меня всякий раз, когда рояль звучал особенно грустно и одухотворенно. Музыка, особенно классическая, вообще обладает способностью пробуждать в человеке чувства и чаще всего пробивает душу на грусть, на философские размышления, когда все вокруг кажется каким-то несерьезным, когда воспринимаешь мир как суету. И что только музыка, чистейшая, кристальная, возвышенная, способна облагородить происходящее вокруг тебя, внести какую-то ясность и помочь преодолеть собственные противоречия и трудности.

Быть может, мне казалось тогда, но и Валентина тоже была неравнодушна к музыке. Она могла часами сидеть в соседней комнате и слушать, как я занимаюсь за роялем. Стоило мне прекратить играть, как она тотчас возникала в прямоугольнике дверного проема и, глядя на меня с восхищением, как служанка, спрашивала меня, не желаю ли я чего-нибудь: чая, лимонада, яблоко?

Однако ее восхищение и следовавшая за ним какая-то размягченность души невероятным образом соседствовали с ее деловитостью. Так, она, упорно следовавшая к своей цели — к браку, настояла на том, чтобы мы (это произошло почти сразу же после покупки рояля) подали заявление в ЗАГС. Причем в Москве, а не в С., как планировалось прежде.

Я не сопротивлялся. Признаюсь, к своему стыду, я в какой-то момент, почувствовав ее слабинку, касающуюся музыки, решил, что нашел в лице Валентины если не жену в полном смысле этого слова, то уж точно друга, помощницу, служанку. Ну и мецената, безусловно. Она тратила на меня деньги с такой невероятной щедростью, как если бы она была моей матерью, которая нашла меня, обрела и теперь, раскаиваясь, опять же, в своих грехах, пытается восполнить все то, чего лишила меня, бросив на произвол судьбы в младенчестве.

Но она не была мне матерью, и вообще мы с ней не были родственниками. Однако что-то связывало нас, это безусловно.

И тогда я решил не сопротивляться вообще всему, что мне будет предлагаться. Уж слишком бережно ко мне относились, даже вернули мне все мои ноты! Это был поступок в высшей степени благородный, свидетельствующий о невероятной душевной щедрости, о внимании этой девушки к моей скромной персоне.

Ерема, ее тень, телохранитель, садовник, верный слуга (но не любовник, в чем я много раз убеж-дался, пытаясь застать их вдвоем в разное время суток, везде, где, по моему мнению, они бы могли находиться, занимаясь любовью), презирал меня, я это чувствовал. Однако я ни разу не слышал, чтобы они скандалили на тему моего присутствия в ее жизни и даже брака. Ерема выполнял все прихоти, желания, приказания Валентины, и это его обращение к ней «Соль», «Да, Соль», «Хорошо, Соль», «Я готов, Соль» наводило меня на мысль, что эту пару связывает что-то гораздо большее, чем, скажем, любовные или родственные отношения. Что у них одно прошлое на двоих — вот что я почувствовал. И что они, возможно даже, зависят друг от друга. Не то, что они связаны тайной, там другое. Как если бы они оба, прожив целый год на оторвавшейся льдине, пустили друг в друга корни, сблизились настолько, насколько могут сблизиться люди, вместе избежавшие страшной участи, смерти. Или же Ерема спас ее от гибели. А может, и она его. Ну и это ее прозвище — Соль. Возможно, оно досталось ей еще в детстве, и Ерема просто не мог называть ее как-то иначе. Надо признать, что отношения их, таких разных людей, несмотря на то что Ерема был не очень воспитанным и грубоватым парнем в отличие от хрупкой, изящной, увлекающейся искусством и очень нежной Валентины, были все же высокими. Не раз возникало предположение, что Ерема — близкий родственник ее бандита-мужа (покойного, как я понял из оброненных случайно фраз), возможно, его брат, и они вместе теперь тратят его криминальное наследство. И все же Валентина и Ерема…

Конечно, я надеялся рано или поздно понять, что их связывает, как и разобраться в том, какой жизнью они жили до того момента, как Валентина вошла в мою палату и предложила руку и сердце, ну и, конечно, узнать, чем таким занималась моя невеста (а потом и жена), что ей удалось сколотить такой капитал.