Тесс Герритсен - Умереть снова

Ботсвана

Когда поднимается солнце, я одна в этом диком месте. Я несколько часов плутала в темноте и теперь понятия не имею, насколько удалилась от лагеря. Знаю только, что шла вниз по течению, потому что шум реки всю ночь оставался у меня слева. Цвет небес меняется с розового на золотой, а меня так одолевает жажда, что я опускаюсь на колени у кромки воды и пью, как дикое животное. Еще вчера я настаивала бы на том, чтобы воду вскипятили или сначала очистили йодом. Переживала бы по поводу всех жутких микробов, которые попадут в мой желудок, по поводу увеличивающейся с каждым глотком роковой порции бактерий и паразитов. Теперь все это не имеет значения, потому что смерть неизбежна. Я набираю воду в ладони и пью столь жадно, что она попадает мне на лицо, стекает по подбородку.

Наконец, утолив жажду, я откидываюсь назад и за кустами папирусной осоки вижу деревья и колышущиеся за рекой травы. Для существ, которые обитают в этом зеленом и враждебном мире, я всего лишь ходячий источник мяса, и куда ни глянь, мне видятся только зубы, готовые разодрать меня на части. С восходом начинают шумно щебетать птицы, я поднимаю голову и вижу в небе стервятников, описывающих неторопливые круги. Может быть, они уже приметили меня и теперь ждут, когда можно будет мною пообедать. Я поворачиваюсь вверх по течению и вижу четкие следы, которые оставила вдоль берега. Я помню, как легко Джонни находил даже самые неприметные отпечатки. Мои следы для него будут сиять, как неоновые лампочки. Теперь, когда наступил день, он найдет меня, потому что не сможет допустить, чтобы я выжила. Кроме меня, теперь никто не знает, что случилось.

Я встаю и продолжаю идти вниз по реке вдоль берега.

Я не могу себе позволить думать о Ричарде и остальных. Я могу сосредоточиться только на одном: остаться в живых. Страх гонит меня все глубже и глубже в эту дикую землю. Я понятия не имею, куда течет река. Я вспоминаю путеводитель: там говорилось, что реки и ручьи дельты Окаванго питаются дождями ангольского нагорья. Вся эта вода, которая ежегодно затопляет здесь лагуны и болота, где волшебным образом рождается столько дикой африканской жизни, в конечном счете выливается в выжженную солнцем пустыню Калахари. Я поднимаю голову, чтобы определить местонахождение солнца, которое лишь теперь поднимается над вершинами деревьев. Я иду на юг.

И мне хочется есть.

В моем рюкзачке – шесть энергетических плиток, по двести сорок калорий каждая. Я помню, что засунула их в рюкзак еще в Лондоне на случай, если еда в буше мне не понравится, и помню, что Ричард посмеялся над моим вкусом и нелюбовью к приключениям. В мгновение ока я уминаю одну плитку, и мне приходится приказать себе не трогать остальные – оставить на потом. Если я не буду удаляться от реки, то о воде можно не беспокоиться, хотя в ней куча болезней, даже названия которых я не могу произнести. Но зона, близкая к воде, опасна, там так часто встречаются хищник и жертва, жизнь и смерть. У моих ног лежит выбеленный солнцем череп животного. Какое-то похожее на оленя существо встретило смерть здесь, на берегу реки. По воде проходит рябь, и на поверхности появляются бусины крокодильих глаз. Лучше держаться отсюда подальше. Я ухожу в траву и вижу там тропинку. Следы, оставленные в пыли, говорят мне, что я иду дорогой слонов.

Когда страшно, все вокруг обретает преувеличенную резкость. Видишь слишком много, слышишь слишком много, и быстрой сменой образов и звуков я потрясена, один из них может стать единственным предупреждением о приближении моей смерти. И все эти звуки и картинки нужно осмысливать мгновенно. Почему там колыхнулась трава? Просто ветерок подул. Крылья вспорхнули над камышом? Орлан-крикун. Шуршание в низком кустарнике? Это всего лишь бродит бородавочник. На горизонте двигаются стройные антилопы и более темные фигуры южноафриканских буйволов. Повсюду я вижу жизнь – летающую, верещащую, плавающую, кормящуюся. Прекрасную, голодную и опасную. Теперь меня обнаружили комары, пируют моей кровушкой. Мои драгоценные таблетки остались в палатке, так что меня может не только растерзать лев, растоптать буйвол, утащить крокодил или раздавить бегемот, но и отправить на тот свет малярия.

Жара усиливается, комары становятся безжалостными. Я на ходу отмахиваюсь от них как сумасшедшая, но они сгустились в кусачее облако, и отделаться от них невозможно. Я в отчаянии возвращаюсь к берегу реки, зачерпываю ил и обмазываю им лицо, шею и руки. Он отвратительный, с разлагающимися растениями и тошнотворным запахом, но я наношу все новые и новые слои, пока на мне не образуется настоящий панцирь. Потом поднимаюсь на ноги – первобытное существо, рожденное в гумусе. Вроде Адама.