Тесс Герритсен - Умереть снова

– И ни один из них ни разу на вас не напал?

– Мне хочется думать, что у нас – у меня с леопардами – было соглашение. И это было уважение между хищниками. Но это не означает, что мы доверяли друг другу.

– Я бы боялась выйти из дома. Здесь столько возможностей умереть. Львы. Леопарды. Змеи.

– У меня ко всем им здоровое уважение, потому что я знаю, на что они способны. – Он усмехается, глядя в огонь. – Когда мне было четырнадцать, меня укусила гремучая змея.

Я смотрю на него:

– И вы еще улыбаетесь?

– Это случилось исключительно по моей вине. Мальчишкой я коллекционировал змей. Ловил их и держал в разных контейнерах у себя в спальне. Но как-то раз оказался слишком самоуверенным, и змея меня укусила.

– Господи Исусе. Что же случилось потом?

– К счастью, это был сухой укус, без яда. Но это научило меня тому, что беззаботность наказуема. – Он печально покачал головой. – Хуже всего, что мать заставила меня выпустить моих змей.

– Не могу поверить, что она вообще позволила вам их собирать. Или что она позволяла вам выходить из дома, когда рядом леопарды.

– Но это именно то, что делали наши предки, Милли. Мы все оттуда. Какая-то ваша часть, древняя глубинная память в вашем мозгу, признает этот континент своим домом. – Он тихонько протягивает руку и прикасается к моему лбу. – Так вы здесь и выживаете, глубоко погружаясь в эти древние воспоминания. Я помогу вам их найти.

Внезапно я замечаю, что Ричард смотрит на нас. Джонни тоже чувствует это, и на его лице мгновенно появляется широкая улыбка.

– Дичь, приготовленная на костре, – есть ли что-нибудь вкуснее, а? – громко спрашивает он.

– Она гораздо нежнее, чем я предполагал, – говорит Эллиот, облизывая пальцы. – У меня такое чувство, будто я вхожу в контакт с первобытным человеком, живущим во мне.

– Что, если вы с Ричардом разделаете следующую добычу, когда я ее пристрелю?

У Эллиота испуганный вид.

– Э-э, я?

– Вы видели, как это делается. – Джонни смотрит на Ричарда. – Как по-вашему, сможете?

– Конечно сможем, – говорит Ричард, в упор глядя на Джонни.

Я сижу между ними, и хотя Ричард бóльшую часть трапезы не замечал меня, теперь он кладет руку мне на плечи, словно заявляя права собственности. Словно видит в Джонни соперника, готового меня похитить.

При этой мысли мое лицо заливает румянец.

– Да что говорить, мы все готовы взяться за дело. Можем начать прямо сегодня – приступим к дежурству. – Он протягивает руку к винтовке, которая всегда рядом с Джонни. – Не можете же вы не спать всю ночь.

– Но ты никогда не стрелял из такого ружья, – говорю я.

– Научусь.

– Ты не считаешь, что это Джонни должен решать?

– Нет, Милли, я не считаю, что, кроме него, никто не может контролировать оружие.

– Что ты делаешь, Ричард? – шепчу я.

– Такой же вопрос я мог бы задать и тебе.

Взгляд, которым он удостаивает меня, радиоактивен. Все у костра замолкают, и в тишине мы слышим далекие вопли гиен, пожирающих брошенные нами внутренности антилопы.

– Я уже попросил Исао заступить сегодня ночью на второе дежурство.

Ричард удивленно смотрит на мистера Мацунагу:

– Почему его?

– Он хорошо разбирается в оружии. Я его проверил.

– Я первый снайпер в нашем токийском стрелковом клубе, – говорит мистер Мацунага, гордо улыбаясь. – Когда вы хотите, чтобы я заступил на дежурство?

– Я разбужу вас в два часа, Исао, – говорит Джонни. – Так что ложитесь спать пораньше.

Ярость в нашей палатке похожа на какого-то зверя, на монстра со сверкающими глазами, который готовится к прыжку. И видит этот монстр только меня, жертву, в меня он готов вонзить когти, и я говорю с ним тихим, спокойным голосом, надеясь, что когти не вцепятся в меня и эти глаза выгорят сами по себе. Но Ричард не позволяет ярости затихнуть.

– Что он тебе говорил? О чем вы ворковали, как два голубка? – вопрошает он.

– А о чем, по-твоему? Как нам продержаться эту неделю!

– Ага, значит, речь о выживании?

– Да.

– А Джонни крупный специалист по выживанию, и именно поэтому мы оказались в заднице.

– Ты винишь в этом его?

– Он сам продемонстрировал, что ему нельзя доверять. Но ты, конечно, ничего не видишь. – Он смеется. – Знаешь, для этого есть название. Это называется «охотничья лихорадка».

– Как?

– Это когда женщины влюбляются в проводников по бушу. Им достаточно увидеть мужчину в одежде охотника, и они тут же ложатся под него.

Это самое наглое оскорбление, какое он мог придумать, но я беру себя в руки, потому что никакие его слова теперь меня оскорбить не могут.