Дональд Гамильтон - Сеятели смерти. Задание — Токио

После оформления бумаг меня послали в гараж на окраине, где я мог выбрать себе подходящий экземпляр, и, когда я добрался до отеля, робко протащившись по левой стороне улицы, обгоняемый безумными автомобилями, был уже четвертый час. Я вручил своего железного жеребенка швейцару и поднялся в номер. Уинни сидела на кровати, обложившись подушками, и читала лондонские газеты, доставленные нам администрацией отеля.

— Задание выполнено? — спросила она.

— Машина стоит у дверей, — ответил я. — Но только я буду учиться новым правилам вождения не в этом городе! Лучше бы этим заняться в спокойной сельской местности. Ну и движение!

Она рассмеялась. На ней было свободное белое платье без рукавов, которое, похоже, смастерили из старой простыни — одним взмахом ножниц и одним швом. Должен заметить, что предпочитаю женщин с четко выраженной линией талии, но в этом нелепом балахоне она и впрямь выглядела юным и невинным созданием. Глядя на нее, нельзя было подумать, что ей уже хорошо за двадцать— двадцать пять, говоря точнее— и что она убила семерых мужчин и, как мы оба надеялись, скоро доведет счет своих жертв до восьми.

Она сидела босая, с поднятыми коленками, на которых она разложила газеты, и короткое платье не могло скрыть все ее потаенные места, но, в конце концов, мы же как-никак были женаты! Я перегнулся через край кровати и, схватив ее за большой палец ноги, потряс его.

— Ну, увидимся через час или около того!

— Ты опять уезжаешь?

— Мне просто хотелось прийти в себя от этого драндулета, пока я его не разбил. Возьму такси.

— Слушай, будь другом, подбрось мои сигареты по пути, — попросила она, пожалуй, несколько преувеличенно равнодушно.

Я усмехнулся.

— Э, оставь эти свои «будьдругом», малышка! Это же шикарное место! Здесь надо вести себя соответствующе. Здесь надо говорить «пожалуйста».

— Пожалуйста!

Я бросил пачку сигарет и спички и двинулся к двери.

— Не скучай!

Она смущенно спросила:

— Мэт, как ты считаешь, можно мне, пока тебя нет, выйти и немного побродить по магазинам? Знаешь, я ведь никогда не бывала в Лондоне.

Она являла собой диковинную смесь профессионального бесстрашия и детского любопытства. Мне не хотелось ее разочаровывать, ну и, конечно, не хотелось, чтобы она думала, будто я давлю на нее своим авторитетом. И тем не менее я сказал:

— Лучше не надо. Ситуация может в любой момент принять критический оборот. Если не возражаешь, я бы советовал тебе остаться в номере.

Ее голубые глаза на мгновение полыхнули холодным огнем.

— А если я буду возражать?

— Тогда можешь отправляться по своим магазинам, но смотри в оба! И оденься. Это больно слабенькое платьишко, а, по-моему, скоро пойдет дождь.

— Ну и зануда же ты! Я же отправилась сюда не для того, чтобы с меня сдували пыль.

— А как же иначе? Ты моя миленькая крошка, и я вовсе не хочу, чтобы ты вышла на улицу и промочила свои маленькие ножки! Если же говорить серьезно, то мне поручено заботиться о тебе, — чтобы ты была в отличной форме и, когда пробьет твой час, сумела перерезать Арчи глотку.

Она вздохнула.

— Ну ладно. Опять твоя взяла. Я остаюсь, черт бы тебя побрал. Я выражаю свой протест, но повинуюсь.

— Благодарю!

Я уже взялся за дверную ручку, как она снова меня остановила.

— Мэт! Постой!

Я оглянулся. Она спустила ноги с кровати, нащупала туфельки — не столько ради удобства, полагаю, ибо пол был устлан толстым ворсистым ковром, сколько для того, чтобы получить два-три лишних дюйма роста, которые прибавляли высокие каблучки. Она подошла ко мне, обвила мою шею руками и, привстав на цыпочки, крепко поцеловала в губы.

— Ну вот, — сказала она довольно. — Теперь пойдешь по коридору и будешь стирать с губ помаду, как и полагается мужу.

— А, ну конечно!

Наступила неловкая пауза. Я уже приготовился сказать что-нибудь слащавое— какая, мол, она симпатичная да миленькая и что работа с ней, оказывается, вовсе не тяжкое испытание, чего я поначалу боялся. Пока я обдумывал эту идею, зазвонил телефон, что было очень кстати. То есть, я хочу сказать, что такое панибратство очень уместно в вооруженных силах, но в нашем деле лучше особенно-то не нахваливать напарника за то, что у него кишка не тонка. Потому что если он — или она — вдруг сломает себе ногу, можно будет пристрелить беднягу без особой жалости. И если ты, приятель, полагаешь, будто это я говорю ради красного словца, то я завидую, дружище, что ты живешь в благостном мире, созданном тебе телевизионными «мыльными операми».