Сергей Жоголь - Убырлы кеше

Видя, что Мишаня замолчал, Настасья поспешно достала из авоськи леденец и сунула его в руку убогому. Мишаня тут же принялся его лизать. Он при этом урчал, как дикий зверёк, на что колченогий старик неодобрительно фыркнул:

– Зря ты ему сладкое дала.

– Чего ж так-то? – спросила Настасья.

– Теперь больше ничего не скажет, пока весь не излижет. Но ты евоному пророчеству верь. Мишаня наш, хоть и с виду дурень, никогда не ошибается. Вон давеча бабе одной кудлатой вещал – говорил, что петух красный всех еёных кур покроет. Так у её опосля того хлев сгорел.

– Ладно, подожду, когда съест леденец, и ещё поспрашиваю.

Старик вдруг приосанился и хмыкнул в кулак:

– Глянь-ка, девица, на тех двоих – уж не по твою ли душу?

Настасья обернулась. Прямо за её спиной стояли Егор и Лукьян. Оба без шапок, от голов пар валит, хмурые и раскрасневшиеся. Настасья невольно отступила.

– Зачем же ты с нами так? – затараторил Лукьян. – Хворой прикинулась, а сама со двора! Батюшка твой, Настасья Тихоновна, на нас с Егоркой за то дюже гневится, совсем осерчал, грозился розгами высечь.

– Сам же знаешь: батюшка гневлив, но отходчив, – усмехнулась Настасья.

– Отходчив он иль нет, мы про то вскоре прознаем, – поддержал сотоварища Егор, – а теперича пошли, матушка, не заставляй нас грех на душу брать – не хотелось бы тебя силком до дому тащить.

– Силком? Меня? – вспылила Настасья.

– Так князь велел.

Настасья обернулась и посмотрела на Мишаню. Тот снова стал прежним – убогим и безучастным. Страх его, видимо, прошёл – он снова пялился в небо и неспешно сосал свой леденец.

– Грызть не станет, – заявил старик-нищий. – Лизать будет не меньше часа, уж поверь, матушка.

– Так что, для нас леденцов не будет? – спросила одна из нищенок.

Настасья обернулась, прикрикнула:

– Не будет! – Она повернулась к отцовым посланцам и добавила: – Ладно уж, пошли.

И все трое двинулись от церкви в сторону княжьего дома.

Когда Настасья со своим сопровождением исчезла из виду, старик-нищий с усмешкой подмигнул своим соседкам и сказал:

– Не дал ей наш глупенький точного ответу – так что будет у девицы повод ещё раз прийти.

Одна из нищенок хмыкнула:

– А нам что с того?

– А то, как его умасливать будет и нам что-нибудь перепадёт. Эх, бабы-дуры, всякой глупости верят, но от их глупости наши животы и полны!

Старик воровато огляделся, на корточках подполз к Мишане и вырвал у юродивого остаток леденца. Тот сделал глупое лицо и захныкал.

Натянув одеяло до подбородка, Настасья долго ворочалась в постели. Мурашки бегали по спине невидимыми муравьями, и лишь под утро она забылась в полудрёме. Ей тут же приснился кошмар. Тощий старик трогал её костлявыми руками и приговаривал: «Ай да де́вица, хороша да сладка. Пойдём-ка, голубушка, да в спаленку». Потом старик превратился в ворона, а она сама – в нечто страшное и непонятное… Настасья проснулась и какое-то время лежала с открытыми глазами. Непонятное предсказание Мишани ничего не прояснило, не успокоило. Зато от чудных слов убогого уж больно интересно стало. Что за дом такой её ожидает, коль она в путь отправится? Что за демон встанет на её пути, а ещё ворон какой-то? С первыми же петухами Настасья вскочила с постели и выбежала в сени.

Здесь пахло опарой, кислой капустой и рыбными пирогами. Зачерпнув воды из ведёрка, Настасья прильнула к ковшику пересохшими губами. В сенях было темно и прохладно, но на лбу девушки всё ещё блестели холодные капельки. Настасья утёрлась рукой, даже не вспомнив провисевшее на стене полотенце, и сделала ещё пару глотков. «На мне свет клином не сошёлся – глядишь, отведёт от меня Боженька сию напасть, и всё снова будет, как прежде. Нужно просто успокоиться», – внушала Настасья себе самой, однако унять не покидавшую её дрожь всё равно не удавалось.

Параська – тощая рыжая кошка, – увидев молодую хозяйку, тут же принялась тереться о её ноги, но Настасье было не до кошачьих ласк. Она слегка пнула Параську ногой и только сейчас приметила в глубине длинных сеней Глашку. Та стояла у приоткрытой входной двери и что-то разглядывала через образовавшуюся щель.

Увидав молодую хозяйку, Глашка тут же захлопнула дверь, склонилась в полупоклоне и тоненьким голоском проворковала, точно пропела: