Сергей Жоголь - Убырлы кеше

– Да иди ты! – Настасья оттолкнула девку рукой.

– Как знаешь. Не хочешь знающих людей слушать – не слушай. Раз уж так боишься ехать, так в церкву сходи. Помолись богу, или у Мишани-дурачка погадай. Он у нас многое наперёд видит – может, и успокоит тебя. Возможность-то у тебя царицей стать и впрямь невелика, а вот кремль белокаменный увидеть – когда это у нас с тобой ещё получится? Может, не с царём, так с кем другим у тебя свяжется. Глядишь, свезёт тебе – так и впрямь любовь свою встретишь. У нас-то тут чего? Одни пентюхи неотёсанные, способные только бражку лакать да свиньям хвосты крутить, а вот Москва – это о-го-го…

Настасья наконец-то выпроводила девку из спальни, поломала голову и решила-таки, что кое-какой резон в Глашкиных словах всё же есть.

***

На следующий день Настасья дождалась, когда Лукьян, как это частенько бывало, после сытного обеда уснёт в чуланчике, натёрла себе нос и щёки полотенцем до красноты, позвала к себе Лукерью и пожаловалась:

– Знобит что-то. На улицу папенька выходить не велит; в комнате душно – вот, видимо, и продуло меня через открытое окошко.

Лукерья тут же насторожилась:

– Точно захворала иль надумала чего?

– Вот ещё! – наигранно надув губы, пробурчала Настасья. – Плохо мне, не видишь? Того и гляди слягу и не поеду никуда.

Ключница заохала, засуетилась:

– Не сляжешь, матушка, не дадим тебе хворать! Сейчас я тебе медку из подвала достану, взвар травяной приготовлю – выпьешь, тут же на печку лезь и лежи. Хворь твою враз снимет.

– Не смогу я твой взвар пить, – притворно закашлявшись, простонала Настасья. – Мутит меня что-то. Вели лучше Егорке баньку истопить. А пока дай мне одёжку какую потеплей. Трясёт меня, не видишь?

Настасья нарочно съёжилась, зубки её застучали. Лукерья нахмурилась.

– А князь Тихон не велел тебе верхнюю одёжу давать, чтобы ты чего такого не удумала…

– Так я ж тебя не шубу лисью прошу. Дай-ка мне тулуп овчинный – в нём-то, поди, теплее будет? Да платок свой дай! – прикрикнула Настасья. – Мне ж то не для красы, а для дела!

Лукерья тут же закивала, дала Настасье тулупчик и плат да побежала искать Егора. Тот в это время разгребал во дворе выпавший накануне снег. Выслушав женщину, угрюмый, но безотказный мужик нехотя отправился за дровами, а Лукерья полезла на чердак за вениками. Видя, что во дворе никого нет. Настасья, спешно одевшись, выскочила в окошко и через открытые ворота выбежала со двора.

Морозец щипал нос и щёки, но под овчинным тулупом и толстым пуховым платком Настасья даже немного вспотела. Она шагала быстро, всё время озиралась: нет ли погони. Как-то раз оглянувшись, Настасья налетела на какую-то бабу, и та, зацепившись коромыслом, едва не окатила беглянку водой. Баба тут же разоралась, игравшие поодаль мальчишки стали громко свистеть и улюлюкать, видя, как Настасья, подняв воротник, спешит убраться восвояси. Один из них даже кинул ей вслед снежком, но не попал. В Плотницком ряду, опять оборотившись назад, едва не угодила под ехавшие на базар сани.

– Куды прёшь, гусыня? – рявкнул возница – скукоженный мужичонка в распахнутом на груди тулупе.

– Сам варежку не разевай, тюха кудлатый! Гляди, куда прёшь? – крикнула Настасья и чуть не прыснула со смеху. Сквернословию она научилась у Глашки – та была в этом деле мастерица. Настасья поспешно нырнула в проулок.

– Гляньте-ка! Дороги ей мало! Сама лягуха, а корчит из себя царевну! – продолжал голосить возница вслед торопливо удалявшейся Настасье.

«Знал бы, дурень, на кого рот раззявил! Ты только посмотри – лягухой назвал!» И вовсе не корчит она из себя царевну… Настасья вздрогнула, вспомнила, отчего тут в таком виде оказалась. «А что как и впрямь царицей стану? Тьфу-тьфу, типун тебе, дядечка!..»

Миновав очередную узкую улочку, она вышла к городскому базару. Тут было суетно, но Настасья немного успокоилась, очутившись в толпе. Теперь-то её отыскать будет ещё труднее. Побродив по торговым рядам, полюбовавшись на привезённые шелка и пуховые платки, Настасья прикупила две связки баранок и большой леденец на палочке. Потом она вышла на узкую улочку, миновав её, оказалась возле городской церквушки. Здесь, на паперти, Настасья и надеялась отыскать того, кто сейчас ей (так, по крайней мере, казалось) был нужен более всего.

На затоптанных прихожанами ступеньках рядком сидели четверо: две нечёсаные нищенки с горящими алчным огнём глазёнками, колченогий старик с обмотанной суконном платком головой и неопределённого возраста мужичок в драной сермяге. Нищенки и старикашка тянули руки к редким в этот будничный день прихожанам, порой даже хватали их за одежды, постоянно причитали, нараспев повествуя о своей горькой судьбинушке. Они без устали славили Господа и крестились, вымаливая подаяние.