Сергей Жоголь - Убырлы кеше

Мужичок в сермяге сидел покачиваясь чуть поодаль на расстеленной на земле рогожке. Он никого не окликал, не хватал за одежды, а лишь задирал косматую голову к небу, повизгивал по-щенячьи и постоянно тёр ладошками свою драную одёжку, будто бы стряхивая с неё налипшие хлебные крошки. Лицо этого страдальца отличалось страшной худобой; под глазами расплылись чёрные круги, а острый нос и взъерошенные волосы пепельного цвета делали бедолагу похожим на ощипанного воробья. Настасья встала напротив; мужичок продолжал качаться из стороны в сторону и то и дело обращать взоры к небу.

– Доброго здоровьица, Мишанюшка! – Настасья склонилась в поклоне. – Я тебе баранок принесла.

Мужичок протянул дрожащую руку, схватил связку с баранками, разломил одну и запихал её в рот целиком. Остальные трое нищих тут же стали тянуть к Настасье руки:

– Помоги ж и нам, де́вица!

– Не скупись, красавица!

– Пожалей убогих!

Настасья достала из своей авоськи вторую связку и, развязав верёвочку, дала по паре баранок старику и нищенкам.

– Что ж ему-то целую связку, а нам так мало дала? – недовольно фыркнула одна из женщин.

– А денежку дашь? – слащаво процедил старик.

Настасья сунула руку в кошель, поняв, что все деньги потратила на базаре, лишь виновато пожала плечами. Она снова подошла к Мишане.

– За помощью я к тебе, святой мученик. Подскажи, поведай, как быть! Горе у меня: силком под венец ведут. Научи, Мишанюшка, как поступить: смириться иль нет? Ты же святой, ты всё видишь. Скажи, стану ли я невестой…

Настасья на полуслове умолкла, потому что Мишаня пристально на неё глянул, сморщился, как грибок-сморчок, потом вдруг как-то странно дёрнулся. Связка баранок, которую он держал в руках, выпала, бедолага задрожал и повалился набок. Его затрясло, изо рта потекли слюни.

– Сейчас опять вещать начнёт, – с усмешкой прошептала одна из нищенок.

Вторая тут же подскочила и схватила упавшие на снег баранки.

– А ну оставь! – прикрикнула на женщину Настасья.

– Вот ещё! – огрызнулась та. – Раз бросил – стало быть, не надобно ему.

Настасья хотела было прикрикнуть на попрошайку, но тут Мишаня захрипел:

– Вижу, вижу дорогу заснеженную. Холодно мне!

Бедолага весь затрясся, словно его и впрямь окунули в ледяную воду. Настасья тут же забыла про украденные у Мишани баранки.

– Что видишь, отче? Сказывай же, а то уж никакой мочи нет!

– Вижу, как мрак с небес спустился. Потемнело всё кругом, – продолжал вещать убогий. – Темнота спустилась, не видно ни зги!

Мишаня на некоторое время умолк, снова весь съёжился.

– А ты присмотрись, присмотрись, родимый, – глядишь, и увидишь чего.

Мишаня нахохлился, как воробей, надул щёки, засопел. Забавно так засопел, но Настасье сейчас было не до смеха.

– Во́рона вижу о чёрное перо, взгляд у него недобрый, но вроде как и не злой. Странный у того ворона взгляд!

– А царя? Царя видишь?

– Дом вижу большой и ветхий. Люди выйдут из мрака и в том доме постой себе найдут.

– Какие люди найдут? – тут же переспросила Настасья.

– Разные то люди. Придут они туда, и станет тот дом для одних тюрьмой, а для других склепом могильным. Снова мрак настанет, и явится демон в облике красном, и кровь прольётся бурной рекой.

– Демон? Что ещё за демон?

– Страшен тот демон, вижу, как злоба в нём закипает. Обратится он в зверя, много беды от него случится. Не будет пощады никому.

– Ничего не понимаю, говори яснее! – Настасья топнула ножкой.

Мишаня захныкал, его глаза закатились.

– Глянь же! Неужто сама не видишь? – Он тыкал пальцем в разные стороны, точно что-то ужасное окружало его со всех сторон. – Вон же он! Злоба лютая в нём закипает. Обратился он в зверя. Много беды от него случится. Не будет пощады никому. – Мишаня захныкал, его глаза закатились. – Ой! Что же это? Что ж такое деется? Дерёт демон тела людские острыми когтями, точно лютый зверь. А крови-то, крови кругом! К-к-кровь! У-у-у! – Неказистый вещатель завыл так, что даже его убогие соседи отшатнулись.

– Вот бесова душонка, весь народ нам распугает! – ворчливо произнёс старик.

Мишаня скрючился калачом, внезапно перестал трястись и поднялся. Он снова сел на свою рогожку, обратил взор к небу и стал стряхивать с себя теперь уже настоящие крошки от баранок. Настасья в отчаянии прокричала:

– И это всё? Не то я спросить у тебя хотела! Ты мне про главное, про царя поведай! Скажи: быть мне женой царёвой иль нет?

– Кровь… кровь… – снова заверещал юродивый. – Кровь царёва первой прольётся, оттого все беды сдеются!