Андрей Белозеров - Роскошь нечеловеческого общения

— Я по-новому не умею работать, — продолжала Карина Назаровна. — В двух местах пробовала…

— И что же? — спросил Журковский.

— А ничего. Уволили меня. Там же не двойная бухгалтерия, а тройная. Если не больше. Я все умею, все понимаю, что от меня хотят, а боюсь. Так и сказала… Меня на смех подняли, а потом уволили. Больше я уж и не ходила никуда. Говорят, везде одно и то же.

Крюков мрачно усмехнулся и снова налил всем по рюмке.

— Вот так, профессор. У меня та же история. И у всех. Ты посмотри внимательно. Мы все — как хочешь называй — либо мертвые, либо… Либо эмигранты. В собственной стране. Точно. Это правильнее даже. Эмигранты. Причем мертвые эмигранты.

Журковский поморщился:

— Ты пьян, Гоша.

— И что с того? Ну допустим, пьян. Какая разница? Вот если бы я был живой, что-то делал — тогда конечно. Тогда лучше трезвым ходить, общественно полезным трудом заниматься. А теперь — что пьян, что трезв, один хрен…

Он снова потянулся к бутылке.

— Ты не понимаешь? До сих пор не понимаешь? Последний в твоей жизни решительный поступок — отъезд, — последний и, я допускаю, что первый, ты прошляпил. Остался здесь. У тебя был шанс изменить свою жизнь, убежать от этого бардака, а ты не смог. И я не смог. Карина Назаровна… — Гоша икнул. Карина Назаровна вот наша бедная, она тоже… Да ей ведь, поди ж ты, и ехать некуда? Да, Карина Назаровна?

— Да… Правда. Некуда…

— Ну вот. А эмигранты как живут? Чем занимаются? Астрономы водят такси, писатели разносят пиццу, музыканты строят дома. Заслуженные артисты идут в бэби-ситтеры. Вот и у нас то же самое. Возьми, к примеру, Суханова. Доктор наук. Торгует лесом. Или чем там он промышляет?

— Компьютерами.

— Один хрен. Все равно он другую жизнь живет. Все, что он мог и умел тогда, в прежней, теперь ничто. Надо начинать с нуля. У него, у Суханова, получилось. Но таких ведь единицы. И потом, еще большой вопрос — нравится ему то, что он сейчас делает, или нет. Ведь деньги — это, в конце концов, не главное. Не в них счастье.

— Ой, Гоша, как же без денег-то? — спросила Карина Назаровна. — Все наши беды, они ведь от безденежья…

— Не скажите. Деньги покоя не приносят. А покой — это то, что нам всем нужно. Это и есть одна из главных составляющих понятия «человеческое счастье». Вот почему, Толя, я недавно сказал тебе, что тоскую по прежним временам? Ты ведь знаешь, я советскую власть всегда ненавидел. Ненавидел всеми, так сказать, фибрами души. И ненавижу до сих пор. Но это была — Власть. Это было Государство. Были законы. Были правила игры. Другой разговор, хорошие или плохие. По мне так плохие. А вот Карина Назаровна, я думаю, иного мнения. Да? Я прав, Карина Назаровна?

Женщина посмотрела в окно, за которым уже светало.

— Ну как вам сказать… С одной стороны, оно конечно. Сейчас все есть. Все можно купить… А с другой — тогда спокойнее было.

— Вот. Что я говорил?! — торжествующе заявил Крюков. — И с этим мнением я должен считаться. Поскольку, как говорится, не в лесу живу. К сожалению…. А социализм этот… Ты должен, Толя, помнить, что Бакунин говорил по поводу социализма.

— Что это тебя на Бакунина вдруг потянуло? — спросил Журковский.

— Так я же безработный. Естественное состояние для занятий философией. Так вот, помнишь? «Свобода без социализма — это несправедливость, а социализм без свободы — это рабство». Значит, что получается? Что жили мы при социализме без свободы. То есть в рабстве. А теперь социализм отменили, осталась одна полная свобода. И — полная несправедливость. Что же лучше?

— По-твоему, рабство лучше?

— Если из двух зол выбирать, то думаю, что лучше. Опять-таки закон больших чисел…

— При чем здесь большие числа?

— При том, что для основной массы народа — нашего ли, другого — рабство это самое естественное и милое сердцам и душам состояние. Думать не надо, инициативу проявлять — вообще категорически противопоказано. Ходи себе на службу, сиди от звонка до звонка. Все, что требуется, — не критиковать начальство и быть послушным, исполнительным работником. Можно, впрочем, даже быть лентяем. Это лучше, много лучше, чем лезть с рационализаторскими предложениями. Так ведь?

Он посмотрел на Карину Назаровну.

— Ох, не знаю я, не знаю, — покачала головой женщина. — Все правильно вы говорите… Рабство и все прочее… Только мне спокойней тогда было жить. Зарплату платили. В Крым летом ездила…

На ее глазах снова показались слезы.

— Вот, скажем, взять меня. Мне не нравилась эта система. И многим. Ну не многим на самом деле, весь диссидентский корпус — капля в море. Но те, кому это не нравились, могли бороться. Могли что-то предпринимать, чтобы хотя бы свою жизнь изменить, не говоря уже о целой стране. Понимали, против кого вести борьбу и как. Да?