Пивной устроил такую вечеринку, что стены шатались, и даже первокурсницы исторического факультета, нажравшись, как последние забулдыги, блевали на мостовую со второго этажа. Мирослав Львович, однако, все откладывал свадьбу, и Пивной, рассердившись, заманил Милу к себе в логово и силой овладел ею.
По версии Вадика, влюблен Пивной был в самого ректора, но тот, как отчаянный и неисправимый натурал, не понимал чувств золотогривого красавца, и любовь пришлось проецировать на Милу, соответственно, вступая с ней в связь, Пивной представлял, что трахает ее отца, что в моральном смысле так, в приниципе, и было.
В ответ на насилие над собой\дочерью Мирослав Львович нанял 40 ребят с Южного микрорайона, и Пивному досталось так, что у него отслоилась сетчатка обоих глаз, и он почти потерял зрение. Не желая сдаваться, искалеченный Пивной в сопровождении приятеля (по версии Вадика, с приятелем его тоже связывали не одни только дружеские отношения) семь дней шел на восток и, наконец, достиг того места, где зажигается заря. Там обитала склокобыла Стелла, ответственная за восход солнца. Красивая до умопомрачения, с всегда чуть розовыми, будто от возбуждения, щеками, падкая до мужчин (отсюда, кстати, у большинства из них возникает утренняя эрекция) Стелла была настолько поражена сексуальной привлекательностью Пивного, что немедленно сделала его своим любовником и, кроме того, излечила прогрессирующую слепоту пучами восходящего солнца.
Пивной свою жизнь среди склоконей начал с того, что пудовыми кулаками разогнал вокруг Стеллы всех поклонников и, вместо того, чтобы успокоиться, не выходя из обычной алкогольной комы, слету переспал с семью лучшими стелкиными подружками. Сонму верховных склоконей это, понятное дело, не понравилось, потому что они исповедовали принцип равновесия всего сущего в природе, а Пивной это равновесие явно нарушал.
Чаша терпения переполнилась, когда он вдобавок изнасиловал еще и склокобылу Диану, официальную подругу Глазовыдавливалкина. По версии Вадика, Диана сама была не прочь, но, когда ее застукал Глазовыдавливалкин, немедленно придумала предательскую версию об изнасиловании, зафиксировав в небесном бюро судебно-медицинской экспертизы побои, полученные на самом деле во время бурного, на грани, секса с Пивным.
Так или иначе, Пивной на этот раз вызвал гнев уже не людского, а склоконского сообщества. По поручению Глазовыдавливалкина Морок заморочил Стелле голову, наслав на нее ревность, и она убила любовника, накачав марихуаной, серьезное потребление которой для любителей алкоголя смерти подобно.
По версии Вадика, Пивного сожрала выдуманная и оживленная тем же Мороком Измена, что, впрочем, классической версии, по-моему, вовсе не противоречит. Пивной не умер, конечно, так, как понимают это люди, потому как бессмертен, но с тех пор был лишен права вращаться в склоконских сферах, переключившись исключительно на сферы человеческие, выполняя, по сути, функции искусителя. По мнению Слона, истории о Пивном склоконе объединяют миф об умирающем (и, естественно, потом воскресающем) боге и древнейшие легенды о борьбе героя-одиночки с системными верховными божествами. »
Вадик – автор альтернативных склоконских версий, приятель Слона и вечный партнер по накурке. Между прочим, он, кажется, преподаватель и, кажется, той самой политологии, которую сдают вечерами студенты, мешая нам спокойно работать. Правда, в университете я Вадика никогда не встречал, и не очень представляю его в роли наставника. Если только он не новый Тимоти Лири.
На Вадика в блокноте никакой краткой характеристики не было.
О-о, техасские рейнджеры, – радушно сказал Вадик, открывая нам дверь. – Уже спасли мир? Пришли отдохнуть от забот о судьбах человечества?
Наша служба и опа-а-асна и трудн-а-а, – дурным голосом пропел Слон.
В комнате стоял густой кумар.
А знаменитая рейнджерская дубинка где? – глумливо поинтересовался Вадик.
Ха, – немедленно отреагировал остроумный Слон. – У Саныча на бороде. Курить будете?
И, не дожидаясь ответа, достал из нагрудного кармана еще не взорванный патрон с анашей.
Все сделали по затяжке.
Кроме Саныча.
Он принципиально не курил никогда. Как-то в приступе откровенности, он объяснил мне, что страшнее для него всегда был даже не вред для здоровья, наносимый наркотиками организму, а то состояние блаженной беспомощности мозга, который, кажется, начинает, вкусив анаши, жить своей, отдельной от остального тела жизнью. Из этого я сделал вывод, что Саныч пробовал. Но он добавлял сразу же, что на траве еще никто не останавливался, рано или поздно, мол, любой торчок переходит на героин, а это – концентрированная смерть. И так далее. В таком морализаторском духе, и такими стереотипами, что в компетентности Саныча я засомневался.
Читать дальше