Николь Нойбауэр - Подвал. В плену

– Почему вы подняли это дело? – Ее голос звучал выше, чем обычно. – Роза ведь должна была все уничтожить. Для меня эта тема закрыта.

– Она попыталась уничтожить документы. Но компьютеры ничего не забывают, а на людей нельзя полагаться, госпожа Герольд.

– Опоздали на два года. Неподсудны по сроку давности. Всю жизнь я боролась с собой. Стоило ли уведомлять об этом и добиваться возмещения за нанесение телесных повреждений? Ведь мне пришлось пережить все еще раз. А потом они все равно снова рассмеялись мне в лицо.

– Кто «они»? Ваши родители?

– Мои производители. Родители были у других.

– Почему вы с Розой хотели, чтобы эти документы исчезли?

– Весь этот процесс был ошибкой. Я больше не желаю иметь с этим ничего общего.

– Я надеюсь, вам ясно, насколько важными могли бы стать для нас эти документы, если бы мы о них узнали раньше? Одна сотрудница провела множество рабочих часов в погоне за вашими документами. Вы должны были рассказать нам об этом деле. Не следовало его скрывать.

Ему казалось, что он подавил злость, но она закипела в нем снова. В ходе расследования всегда важно знать, не прикрывается ли одно преступление другим. Очень важно. Ей должно быть лучше всех известно, к какой катастрофе могут привести секреты и тайны. Свидетельские показания ее дела стояли у него перед глазами.

«Теперь у тебя и папы есть совершенно сумасшедшая тайна. Ты никогда и никому не должна рассказывать об этом. Иначе папе придется отправиться в тюрьму, а тебе – в детский дом.

Девочка, ты никогда не должна говорить об этом. Иначе мы очень рассердимся, и ты будешь в этом виновата. Я больше ничего не хочу об этом слышать» .

– Мне очень тяжело говорить об этом.

– Это вся правда? Или вы чувствовали, что родители вам угрожают?

– Мои производители? Они уже умерли. Лишь ребенок все еще жив.

Вехтеру пришлось немного поразмыслить и сообразить, о ком она говорит.

– Кто же ребенок? Вы?

– Только не пугайтесь. – Она криво ухмыльнулась. – Мне легче, когда я говорю о ребенке, хорошо?

– Я не пугаюсь.

Комиссар молча шагал рядом с ней. Джудит была окутана темнотой, которая притягивала к себе весь свет и энергию, и это невероятно истощало его. За всю карьеру он встречал множество жертв насилия. В процессе работы они получают помощь и сочувствие. Но что с ними делают годы или десятилетия? Многим удается наладить свою жизнь и обрести счастье. А что происходит с теми, кто этого сделать не в состоянии? Что произойдет с Оливером, когда детская схема перестанет работать? На какой-то миг Вехтер представил Оливера взрослым – резким, непредсказуемым, замкнутым.

– К вам имеет отношение Паульссен? Он вчера появлялся на похоронах…

– Ох, нет! Он имел отношение к Розе.

– Что вы имеете в виду?

– Это больше меня не касается.

– Но это касается нас.

– Тогда вам нужно с ним поговорить.

На ее лице больше не отражались эмоции. Джудит отвернулась. Все в ней говорило о том, что она хочет уйти.

– Мы это сделаем, госпожа Герольд. Разве вы не знали, что ваша подруга и Паульссен виделись?

– Я знала не обо всем, что случалось с Розой. Очевидно, знала еще меньше, чем думала.

– И не знали, что случилось в квартире напротив накануне убийства?

Вехтер подумал: что было бы, если бы в его собственном доме кого-нибудь убили? Наверное, он об этом и не узнал бы. Никто не чувствовал себя уверенно. Даже если рядом за стенкой спал комиссар уголовной полиции.

– Я вам уже говорила: в тот вечер у меня начались боли и я уехала в клинику. – Джудит пожала плечами. По пассажу подул ледяной ветерок. – Я возьму такси.

Вехтер проводил ее до остановки такси. Она допила чай и вытащила пластиковую ложечку из стаканчика. Пекарня выдала ей одну из последних рождественских ложечек: золотого цвета со звездой на черенке. Она осмотрелась, облизнула ее и сунула в сумочку.

– Вы тоже не любите ничего выбрасывать, правда?

Она виновато взглянула на комиссара, словно ребенок, которого застукали на воровстве, а потом рассмеялась:

– Она ведь может пригодиться еще где-нибудь, разве нет?

В такси Джудит Герольд снова наклонилась к нему:

– Не ищите меня больше, господин комиссар. У меня вы не найдете того, что касается Розы. Это тупик.

Дверь машины закрылась перед носом Вехтера.

Оливер подкурил одну из сигарет, которые стащил у Ханнеса. Это строго запрещено, но ему наплевать.

Поднос с закругленными краями стоял на столе. На нем лежал сэндвич. Они не забрали его. Оставили его внизу и забыли.