Николь Нойбауэр - Подвал. В плену

Пес жадно понюхал его.

– Теперь покажи, что ты можешь, коллега.

Томас зашуршал в кармане пакетом, и Рокко сорвался с места. Его язык висел сбоку, с него на ковровое покрытие стекали капельки слюны. Он тащил поводок за собой, им пришлось бежать, чтобы поспеть за ним. Пес следовал по какой-то незримой линии, которую видел лишь он. След привел его в комнату размером с молитвенный зал, заставленную мешками и вешалками.

На длинных столах лежали кучи свитеров, штанов, пальто, кое-что отсортировано, кое-что – в беспорядке. В углу стоял маленький столик со швейной машинкой, рядом с ней и на полу громоздились целые горы одежды. Новые вещи были сложены в голубые мусорные пакеты, стоявшие в углу. Кто должен все это надевать, кто должен чистить, штопать и зашивать, вешать на плечики, покупать?

Он на самом деле не желал найти то, что искала собака. Он хотел довести расследование до конца и одновременно боялся этого.

Рокко взвизгнул. Он ловко пробрался между двумя полными сумками с надписью «ИКЕА» и зарылся носом в вывалившиеся вещи. Так много запахов, наверное, это сущий собачий кошмар. Пот, духи, моющее средство, спрей от моли. Рокко фыркнул, махая хвостом, и ткнул носом в одну из сумок. Пес вытянул передние лапы, опустил морду и залаял.

– Браво, Рокко.

Томас вытащил из куртки шуршащий пакет с собачьими кексами. Сотрудник отдела криминалистической техники надел перчатки и опустился перед мешком с одеждой на колени. Он доставал оттуда вещи – уже отсортированные женские платья.

Увидев одно из них, Рокко протяжно заскулил, все его тело напряглось.

Это было платье с длинными рукавами из африканского материала, плотного хлопка яркой расцветки. Зимнее платье. Каемка его была усеяна маленькими темными пятнышками. На фоне ярких красок их можно было бы принять за узор, если бы они не были столь хаотично расположены.

Она оказалась весьма хитрой особой. Это был почти равный противник, которым владела страсть, ставшая роковой. Джудит Герольд никогда ничего не выбрасывала. И где можно спрятать платье лучше, чем среди сотен других?

– Нам нужно осмотреть кухню, – сказал Вехтер. Он знал, что там обнаружит. Где же еще она могла спрятать что-то, если это было жаль выбросить?

– Но собака должна подождать снаружи, хорошо? – крикнула секретарша пастора.

Она мелко резала черный корень под звуки цитры. Кончики ее пальцев и фартук были испачканы коричневой смолой. Она вытерла руки кухонным полотенцем, но напрасно, пятна не отходили. Вехтер подошел к ней, посмотрел на нож в ее руке, на то, как он без труда проходил через овощи: вжик – вжик – вжик – вжик, словно они были из желе. Как красиво он смотрелся в ее руке, как элегантно! Этот нож не был создан для кухни общинного дома.

– Откуда он у вас?

– Из пожертвований, – ответила она. – Я всегда пересматриваю ящики с домашней утварью на предмет того, может ли мне что-нибудь пригодиться.

– Когда вы нашли его?

– Неделю или две назад. Я точно не могу сказать.

– Вы знаете, кто его принес?

– Нет, такими мелочами я не интересуюсь. Люди просто оставляют у нас ящики, а сотрудники сортируют вещи на складе. Только потом они попадают ко мне.

Вехтер протянул руку:

– Могу я взглянуть на него?

Она неохотно расставалась с ножом, казалось, она с ним сроднилась. Женщина нерешительно протянула нож комиссару и разжала пальцы один за другим. Как только Вехтер коснулся его, он сразу заметил красный четырехугольник и японские иероглифы.

– Мне очень жаль, – произнес он. – Боюсь, нам придется изъять его.

– Но… это же мой лучший… – Она сглотнула. Ее раскрасневшееся лицо вмиг побледнело, она прикрыла рот ладонью и выбежала из кухни.

Вехтер поднял нож, он поблескивал в солнечных лучах, падавших из окна. В углах кухни появились тени.

Ханнес бросил трубку на зарядную станцию. Они распутали дело, нашли убийцу. Два признательных показания, ради которых они позволяли водить себя за нос, два признательных показания – в мусорную корзину, вся работа насмарку. Не каждый день его можно так объегорить. Сегодня ночью он снова не поедет домой. Он скучал по Йонне и разговорам с ней шепотом в темноте, когда между ними сопели спящие дети. И он все еще не ответил на вопрос: почему Аня так его ненавидит?

Но если он ответит, что случится тогда? Он больше никогда не сможет вернуться домой. Все было хорошо, пока не приехала Лили. Он так стыдился этих мыслей, что его лицо начинало гореть. Эта мысль затмевала даже беспокойство о Лили.