Владимир Югов - Загадка мадам Лю

— Если ваша власть над подобными записками так могуществена, разве вам нужны защитники? Причем неквалифицированные? — Я был ироничен.

— Я не хочу, чтобы вы вмешивались и в это дело, — сказала, помолчав, она. — Я враз раздумала.

— В какое дело? В дело этого малолетнего убийцы?

— Нет. Я говорю об убийце Ирины.

— Поясните.

Я все-таки обиделся. «Я враз раздумала!» Что позволяет она себе? Так свысока судить всех!

— Я знаю, о чем вы думаете. Не обижайтесь на меня. Да, я раздумала. Впрочем, раздумываю…

— Разрешите действовать впредь так, как будете приказывать вы! — Я заводился.

Она не обратила внимание на мое ерничание.

— До этого своего убийства, — заговорила тихо, с раздумьем, — тот звереныш жил, как живут все его сверстники из маленьких городков. Издевательства начинаются с детского садика. Потом издеваются в школе, на улице. Этот тихий мерзавец поступил в училище. И тут его били, унижали. Что сделать, чтобы вознестись? На ком отыграться? И вот жертва медицинская сестра…

— Выходит, не виновен?

— Зачем же так? Конечно, виновен. Но он исполнитель воли общества, доведшего его до психоза.

Я снова пожал плечами и сказал:

— Не больно и свежая мысль. Не все будут убивать только потому, чтобы вознестись.

— Жизнь от рождения и смерти… За час, за день, за неделю вы узнаете это. — Ее мелодическая манера речи охлаждала меня. — Вы делаете вид, что во всем разобрались. А разве вы умирали? А разве помните, как родились? От вас скрыты те загадочные дни. Никто в деталях вам не рассказывал, как свершилось чудо… Вам бы все это помнить, тогда вы никогда бы не ошибались. А если бы умерли, вам легче было бы понять умерших…

— Убитых, — поправил я. — Выходит, мне надо быть убитым, чтобы понять убитого? Но разве тогда я уже буду нужен?

— Чтобы судить об убитом, надо быть убитому.

Это был ее решающий голос в нашем немного запутанном диалоге. Я понимал ее: она хотела мне сказать, чтобы я подходил к разным убийствам Ирины и медсестры по-разному. Но этот сам подход к разным убийствам был само собой разумеющимся. И что же? Дальше-то? Чтобы судить об убитом, надо быть убитому?! Какая нездешняя, неземная мысль! Кто так может сказать?!

— Я понимаю, о чем вы думаете, — послышался вдали ее голос.

Мимо меня мелькнула тень. Я слышал, как щелкнул замок. И выбежал в коридор. Тут же захлопнулась дверь моего номера. Я попытался побежать в ту сторону, и тут же, ощутив толчок в плечо, отлетел к стене. Вверху горела лампочка. С ужасом я подумал, что надо идти за ключом, мой остался в запертом номере. Там меня увидит директорша… О чем я должен с ней поговорить? Не помню!

— Не ходите со мной. Я раздумала! — Опять вдали послышался голос.

Я знал по статистике: продолжается рост преступности; личному составу внутренних дел все труднее справляться с нарастающим валом преступлений; нагрузка на одного сотрудника уголовного розыска по зарегистрированным преступлениям возросла почти на четверть — с семнадцати до двадцати одного оперативно-розыскного дела… И т. д. и т. д. Боже, милый Добрюк! Да тут не надо и показывать таких подонков, чтобы понять весь ужас сегодняшней жизни. Стоит лишь поглядеть вокруг!

Я тарабанил на машинке об убийстве Ирины, прикатив в свой город. Я позабыл о предупреждении Лю не писать. «Это не ваше дело! Есть другие, которые будут чистить конюшни!» В конце концов, а что я буду делать, если перестану писать? Это же своего рода наркотик — выворачивать пласты уголовной хроники, а?

Мне казалось, что материал об убийстве Ирины выглядит и серьезнее и в чем-то убедительнее, если хотите — поучительнее, хотя все во мне протестовало. Я ведь решил окончательно, что не стану писать больше об убийстве Светланы, не стану восстанавливать испорченную, наверное, Лю рукопись. Зачем? Пока восстановишь… Да лучше потом, после этой повести, написать заново что-то. Или вообще не писать!

Так я и повторял: «Кому это нужно! Кому это нужно!» И строчил, подыскивая слова и о Ледике, и его жене, убитой так жестоко, и о «воре в законе», и о всех ребятах-оперативниках. Звонок уже надрывался. И в первые секунды, еще в общем-то толком не разобравшись, я не мог понять, что хочет этот человек от меня лично. Наконец, он объяснил. Он хочет, чтобы я обязательно описал эту историю о его трагически погибшей супруге (слово «трагически» он подчеркивает). Оказывается — муж так трактует смерть ушедшей из жизни Светланы. Он так хочет…

— Зачем это вам? — закричал я, хотя слышимость была отличной.