Дик Фрэнсис: Ради острых ощущений

Остаток ночи лучше не вспоминать.

В коридорах Уайтхолла [18]было прохладно и тихо. Великолепно вышколенный молодой человек провел меня в кабинет, почтительно открыв передо мной дверь из черного дерева. Кабинет был пуст.

– Полковник Беккет скоро будет, сэр. Он ненадолго вышел проконсультироваться с одним из своих коллег и попросил меня извиниться перед вами, если вы придете до его возвращения, и предложить вам что-нибудь выпить. Сигареты вот здесь, сэр.

– Спасибо, – улыбнулся я. – А можно попросить у вас кофе?

– Разумеется. Сейчас я кого-нибудь пошлю, минутку.

Он вышел, бесшумно притворив за собой дверь. Мне было непривычно и забавно снова слышать в свой адрес обращение «сэр», в особенности от элегантного чиновника едва ли моложе меня. Усмехнувшись, я уселся в кожаное кресло напротив стола Беккета, скрестил ноги в прекрасно сшитых брюках и приготовился ждать.

Я не торопился. Был вторник, одиннадцать утра, делать мне было совершенно нечего – оставалось только купить заводной поезд для Джерри и заказать обратный билет в Австралию.

В кабинет Беккета не проникал даже малейший шум. Большая квадратная комната с высоким потолком была выкрашена в приятный бледно-зеленоватый цвет. Наверное, обстановка кабинета менялась в зависимости от служебного положения его владельца, но человеку со стороны трудно было решить, в какой степени его должны поразить большой ковер без ворса, явно не казенный абажур настольной лампы или кожаные, обитые медными гвоздями стулья. Чтобы разбираться в таких тонкостях, надо принадлежать к этому миру, быть своим.

Интересно, в чем состоит работа полковника Беккета? На меня он произвел впечатление человека, удалившегося от дел, может быть даже вышедшего на пенсию по состоянию здоровья – у него был такой болезненный вид. И на тебе – он, оказывается, не последний человек в министерстве обороны.

Октобер как-то упоминал, что во время войны Беккет ведал снабжением, причем был человеком достаточно компетентным, чтобы никогда не отправлять в армию одни левые сапоги или не те боеприпасы. Офицер по снабжению… Он снабдил меня Спаркинг Плагом и сведениями, благодаря которым я вышел на Эдамса и Хамбера. У него достаточно влияния в армии, чтобы срочно отправить одиннадцать молодых офицеров на поиски информации о скаковых лошадях. Хотел бы я знать, чем и кого он снабжает на самом деле?

Я вдруг вспомнил слова Октобера: «Нам пришла в голову эта идея насчет конюха…». Не «мне», а «нам». Теперь я убежден, что план был предложен не Октобером, а именно Беккетом; это объясняло и очевидное облегчение на лице Октобера, когда Беккет одобрил меня при нашей первой встрече.

Неспешно размышляя обо всем этом, я лениво наблюдал за двумя суетившимися на подоконнике голубями и спокойно ждал человека, компетентность которого обеспечила успех дела, чтобы попрощаться с ним.

Хорошенькая девушка постучала в дверь и вошла с подносом, на котором стояли кофейник, сливочник и светло-зеленая чашка с блюдцем. Мило улыбнувшись, она спросила, не нужно ли мне чего-нибудь еще, получила отрицательный ответ и удалилась грациозной походкой.

Моя левая рука уже вполне сносно заменяла правую. Я налил себе кофе без сливок и отхлебнул, наслаждаясь ароматом. В голове проплывали отрывочные картины последних дней.

Четыре ночи и три дня, сидя в тюремной камере, я пытался свыкнуться с мыслью, что убил Эдамса. Странно, хотя я допускал, что меня могут убить, мне почему-то ни разу не приходило в голову, что убийцей стану я. К этому – как, впрочем, и ко многому другому – я оказался совершенно неподготовлен. Не так-то просто перешагнуть через жизнь человека, пусть даже самого отвратительного и опасного.

За четыре ночи и три дня я постепенно пришел к выводу, что разного рода неудобства и унижения, причиняемые заключением в камере, могут быть вполне терпимыми, если относиться к ним спокойно, и почти с благодарностью вспоминал совет рыжего «не рыпаться».

Утром первого дня, после того как магистрат дал разрешение держать меня в полицейском участке семь дней, в камеру пришел врач и велел мне раздеться. Сам я не смог этого сделать, и ему пришлось мне помочь. Он равнодушно взглянул на обильно разбросанные по всему телу плоды стараний Эдамса и Хамбера, задал несколько вопросов и осмотрел мою правую руку, приобретшую сине-черный цвет от запястья почти до плеча. Несмотря на смягчающий эффект двух свитеров и куртки, кожа в том месте, куда угодила ножка стула, была разодрана. Врач помог мне одеться и с безразличным видом удалился. Я не поинтересовался его мнением, и он ничего мне не сказал.