Джеймс Мэйо - Персидская гробница. Не трогай спящих

Бастио, видимо, принялся объяснять, поскольку управляющий только время от времени вставлял: — Да… да…

Худ почти не дышал, глядя на дверь напротив, слишком походившую на черный ход. В скважине торчал ключ, но как определить, заперт ли замок?

Когда Паскаль положил трубку, в комнату вошел кто-то еще.

— Звонил Бастио, — пояснил управляющий. — Завтра в шесть. Пока все в порядке.

— А где тот тип? — вошедший говорил по-английски.

— Ты о ком?

— Четвертый столик.

— Разве его там нет?

Очевидно, последовал кивок, потому что Паскаль недовольно хмыкнул.

— И не заплатил…

— Что ему было нужно?

— Он искал Бенджона, — доложил Паскаль. — И спрашивал про Сарду. Тот его не знает. Его вообще никто раньше не видел.

— Ты же говорил, что Бенджон уехал.

— Собирался уехать как раз сегодня.

— Очень на это надеюсь. Вчера он слишком многое себе позволил.

Последовала пауза, потом Паскаль удивленно воскликнул:

— Что за черт? Где же?..

Что-то загремело, Худ поспешно шагнул к двери черного хода.

— Перекройте вход! — рявкнул Паскаль и с треском бросил трубку.

Худ повернул ключ и вцепился в дверную ручку. В комнате слышался грохот выдвигаемых ящиков. Дверь черного хода распахнулась в тот момент, когда в туалет ворвался один из громил, косившихся на него в зале.

Стараясь удержать дверь, Худ уронил коробку. Верзила атаковал сзади, воротник впился в горло. Он увернулся и изо всех сил рванул дверь. Ручка с размаху угодила в глаз громиле, раздался хруст костей, Худ почувствовал, что хватка ослабла и распахнул дверь.

В тесной каморке оглушительно прогремел выстрел. Пуля с визгом рикошетировала от стены. Не дожидаясь продолжения, он взлетел по ступенькам, едва заметным в полумраке. Паскаль топал следом. Первый пролет Худ миновал одним прыжком и приземлился не слишком удачно. Новый выстрел и шею опалила боль.

Господи, — подумал он, — меня задело!

Впереди, в открытой арке, сверкнул клочок звездного неба. Худ кинулся туда, но голова кружилась. Сжав зубы, он пронесся по едва освещенному двору, налетел на мусорные баки, с грохотом раскидав их во все стороны. Сверху кто-то кричал по-французски.

В дальнем углу двора находилась дверь, открывавшаяся изнутри. Держась в тени, Худ нажал ручку прежде, чем его догнали. А вылетев на улицу, пустился во всю прыть.

— Похоже, это именно то, что нам нужно.

Мерсье положил трубку, черкнул несколько слов и протянул листок Худу. Кабинет Мерсье числился в каталоге шедевров искусства за фрески на стенах и росписи потолка. Из высоких окон открывался великолепный вид на дворец Вандом, сверкавший окнами в лучах восходящего солнца.

Худ словно палку проглотил — мешала перевязанная шея. Пуля Паскаля сорвала кожу — не опасно, но очень больно. И настроение у него было не из лучших.

Начало хоть куда: дюйм в сторону — и его унесли бы ногами вперед!

Все утро они с Мерсье ломали голову, кто же такой «американский друг» Бенджон. Имя несколько раз попадалось на листках перекидного календаря. Выходило, что Бенджон с Паскалем встречались по крайней мере дважды.

Безрезультатно обзвонив девятнадцать отелей, они решили обратиться за помощью к близкому другу Мерсье.

Тот не только работал портье в одном из отелей, но и являлся видной фигурой в профсоюзе работников гостиниц — «Золотом ключе». И вот несколько минут назад пришла долгожданную новость. Мерсье постукивал по блокноту карандашом.

— Мистер Ллойд Бенджон остановился в понедельник в номере двести один гостиницы «Лютеция». Убыл вчера. Американец. Карточка уже уничтожена, так что подробностей мы не узнаем, но портье помнит, что билет он заказал до Тегерана.

Худ кивнул.

— Это можно проверить.

Он закурил и отошел к окну, чтобы подумать. В дверь постучали, жизнерадостная секретарша Мерсье вошла с листком перекидного календаря.

— Вы были правы, — она показала на столбики цифр. — Это расписание полетов на Тегеран, соответственно вылет и прибытие.

Мерсье взглянул на Худа.

— Все сходится, — кивнул тот. — Мистер Ллойд Бенджон отправился в Тегеран. Нужно звонить Гильдерштейну.

Открыв глаза в пять часов утра, Худ обнаружил, что сидит в салоне самолета. Восходящее солнце за иллюминатором багровело кровавым пятном.

— Подать охлажденное полотенце? — спросила стюардесса.

Необычайно милое лицо с золотистой кожей, совершенное, как цветок, склонилось к нему с мягкой заинтересованностью. Интересно, откуда она? Может быть, Токио? Он вспомнил, что её звали Чоко-сан.