Райнов Богомил - Инспектор Антонов рассказывает

Продолговатое лицо Моньо еще больше вытягивается от явного усилия сосредоточиться. Вопрос лишь в том, что скрывается за этим усилием — желание вспомнить или отделаться от меня.

— Кажется, мы больше всего слушали заграничные станции, — решает соврать наконец Моньо. — Монте-Карло, или Люксембург, или что-то в этом роде.

— Лжете, — говорю я спокойно, — и притом глупейшим образом, что совершенно непростительно юристу. Вы же забываете, что ваше радио, кроме вас, слушал и ваш сосед.

Моньо стискивает зубы, понимая, что допустил оплошность.

— Извините, — говорит. — В голове у меня такая путаница.

— Понятно. Наведите у себя в голове порядок, я подожду. Только помните, что я ехал сюда не для того, чтобы прокатиться, и что с этой минуты вы несете ответственность за ваши показания. Не знаю, понимаете ли вы, но речь идет об убийстве.

— Кажется, последний выпуск новостей, который я слышал, был в десять тридцать…

— Кажется или вы уверены?

— Пожалуй, уверен. Во всяком случае, двенадцатичасового я не слышал. Последнее, что я помню, это какая-то передача о джазах… Помню ее, потому что сказал Спасу, что тот, кто говорит о джазе, ничего не смыслит в этом деле…

— А когда и почему перешли от магнитофона к радио? При такой-то роскошной «Бразильской мелодии»?

(Роскошная мелодия упрямо заявляет о себе уже в пятый или шестой раз, и я вздрагиваю при одной только мысли о том, что она будет звенеть у меня в ушах еще много недель.)

— Думаю, что мы включили радио около семи. Не могу сказать точно, но помню, что Спас хотел послушать новости…

— А потом?

— А потом так и оставили радио играть. И вообще забыли о нем.

— Хорошо. Больше не буду вам досаждать. Наверное, вам заниматься надо. Вы, если не ошибаюсь, уже заканчиваете свое образование?

— Собственно, я его уже закончил, давно закончил, — смущенно бормочет Моньо. — Экзамены вот только никак не сдам. Приходится оставаться на повторный курс.

— Да что вы? — сочувственно удивляюсь, — с такой выпивкой и не сдадите?

— Это вы по службе спрашиваете? — Моньо неуверенно обижается, и губы его начинают дрожать сильнее.

— Извините за отклонение, — говорю я, вставая. — Но когда вижу, как вы живете и как могли бы жить…

— Спасибо за участие. Только знаете, у меня есть принцип: не терплю советов.

Вот, видите! У него есть зубки, у этого желтоволосого…

Моньо смотрит на меня своими светлыми глазами, которые вдруг становятся холодными и неприязненными, и поясняет:

— Всегда отказывайся от того, что тебе предлагают другие. Такой мой принцип. Потому что другие думают о своих интересах, а не о твоих.

— Видно, что вы зорко охраняете свои интересы. Настолько зорко, что даже забываете, что интересы людей могут иногда и совпадать…

— Если совпадут, тем лучше! — отвечает Моньо, уже смягчившись.

— Все зависит оттого, какое это совпадение. Смотрите, чтобы ваши интересы не совпали с интересами преступников и грязных людей.

— Я не преступник! — опять начинает петушиться желтоволосый.

— Допускаю. Иначе я не заводил бы с вами этого разговора. Но вопрос не только в том, что вы представляете собой сейчас, но и в том, кем вы станете в будущем. Люди развиваются. Одни идут вперед, другие деградируют.

— Очень интересно, — пытается острить Моньо.

— Вы не можете всю жизнь оставаться в этом состоянии и в этой комнате. Наливаться ракией и слушать бразильские мелодии. Или вы сами выйдете отсюда и найдете свое место в жизни, или вас выбросят как тунеядца и подонка. Нельзя же до бесконечности держать экзамены.

— Это не ваши, а мои проблемы, — бурчит юноша.

— Пока да. Но в скором времени могут перестать быть только вашими. Пользуйтесь случаем, пока есть возможность, принять решение самостоятельно. Это будет достойнее и благороднее. Иначе его примут за вас.

Последние мои слова прозвучали чуть более угрожающе, чем мне хотелось бы, может быть потому, что «Бразильская мелодия» неожиданно кончилась.

Моньо смотрит на меня мрачно и озадаченно, думая, вероятно, что ответить, но мне его ответ ни к чему. Поэтому я ему слегка киваю и выхожу.

На улице уже темнеет, когда я покидаю дом двух «бразильцев», наведя еще некоторые справки в двух-трех соседних квартирах. Темнеет, но я еще не закончил свои дела. Мне предстоит еще одна встреча, назначенная на этот день. Сажусь в троллейбус и покорно даю ему доставить меня к новому жилому комплексу «Восток».

Опуская раздражающие, но излюбленные многими писателями и доходные для них описания всем известных улиц и самых обычных лестниц, скажу только, что помещение, в котором я теперь нахожусь, счастливо контрастирует с беспорядком и неухоженностью квартиры Моньо: обширный зал, застланный бежевым паласом, красивая и хорошо расставленная мебель, светлые стены с несколькими изящными бра, две картины, о которых, по своей неосведомленности, не берусь судить, и широкий стол в углу, заваленный чертежами, — таковы в общих чертах неодушевленные предметы. Что же касается живых объектов, то здесь на первом плане хозяин квартиры — Марин Манев, 35 лет, архитектор, холост и не судим, а на втором — и последнем — Дора Денева, 24 года, студентка, тоже не судимая и представленная мне как невеста уже упомянутого Манева.