Лариса Соболева - Петля Афродиты

На протяжении опроса Комиссаров бесстрастно слушал каждого, кто отвечал ему. Но Богдан Петрович недаром изучал психологию (да и психиатрию, ему ведь приходится иметь дело с разными детьми, как и с их родителями), а посему ловил малейшие изменения мышц на лице следователя. И руки. Руки кое-что могут рассказать, это же зеркало слабостей человеческих.

– А теперь припомните, господа, – говорил Комиссаров, потирая кончики пальцев, – что вы… каждый в отдельности… делали на момент убийства Лопатиной примерно с девяти до одиннадцати вечера. Вы тоже, – сказал он Богдаше. – Раз вы член семьи.

– То есть мы должны предоставить вам свое алиби? – уточнил Богдан Петрович по-деловому, ничуть не ужаснувшись подозрениям следователя.

– Обязаны.

– Вы что же, кого-то из нас подозреваете? – завелся Болотов. Безумно тяжело дался ему этот вечер, нервы не выдерживали, он начал срываться.

– А почему я должен исключить вас из подозреваемых? – разыграл удивление Комиссаров.

И снова заулыбался! Как будто он уже определился с убийцей и теперь будет только выжидать удобного часа, чтобы надеть наручники.

– Потому что это чушь! – еле сдерживаясь, процедил Болотов.

– Неужели? – ухмыльнулся Комиссаров. – Буду рад, если это так. Завтра, будьте так добры, в десять утра предоставьте мне ваши алиби. Коллективное, мол, вы все видели друг друга в этой квартире, не принимаются.

– Позвольте, – подал голос Богдан Петрович, – это время, когда многие люди спят, я вам как врач говорю…

Однако господин следователь непрошибаем:

– Кто спал, пусть это докажет!

Какая прелесть! Богдан Петрович затрясся в беззвучном хохоте, стоило ему представить, как спящий доказывает, что он проходит третью стадию сна или четвертую. Картинка получилась жутко смешная.

– И особенно вы… – Комиссаров указал пальцем на Болотова, – позаботьтесь о вашем алиби.

– Я?! – возмутился тот. – Я вызвал полицию, когда обнаружил… Инну.

– Не имеет значения. Вы могли убить ее в ночь с воскресенья на понедельник, а вечером в понедельник специально приехать, чтобы вызвать полицию. Но это я так, рассуждаю…

– Да вы… Да вы… Черт… А мотив? У меня нет мотива.

– Есть, – добил Болотова следователь и, довольный произведенным впечатлением, повторил: – Есть, есть. Вы поселили Лопатину в прекрасной квартире в центре города, мало того, эта квартира куплена вами на ее имя. Вы щедро обеспечивали капризы девушки, но в ваши планы не входила ее беременность.

– Что?! – наконец выпрямилась Надежда Алексеевна.

– Лопатина была беременной, – ответил ей Комиссаров, после вернулся к ее мужу: – На четвертом месяце, так? Что, если вы не хотели, чтобы ваша семья об этом узнала и…

– Да я сам не знал! – заорал Болотов. – От вас впервые услышал.

Богдаша закатил глаза к потолку, поражаясь идиотизму друга! Вместо того чтоб отрицать очевидное, как делают нормальные мужики, даже застигнутые в кровати с любовницей(!), и получить время, дабы утрясти отношения с женой, он продал себя с потрохами. Да клянись, божись, негодуй… это же элементарно! Время – вот что нужно выиграть. М-да, эмоции нередко подводили Болотова, с другой стороны, он умел быстро брать себя в руки, но, видимо, не в этих удручающих обстоятельствах.

А Комиссарова не интересовали вопли взбешенного хозяина, его привлекли родные уважаемого бизнесмена, общественного деятеля, благотворителя и незадачливого любовника. Лев Демидович буквально въедался в ошеломленные физиономии родственников, безусловно, новость про беременность убитой никому не доставила радости. Зато подвигла следователя на выводы. Но он припас для них, самодовольных и, в сущности, недалеких людей в его понимании, еще одну бомбочку:

– У вас у всех есть мотив.

Следователь сказал фразу, выделяя слова паузами, чтобы те застряли в головах и в дальнейшем напоминали: он знает про них гораздо больше, чем они себе представляют. И наступила тишина. Казалось, присутствующие в гостиной перестали дышать. Мотив! У них! Жуткие слова следователя не доходили до сознания, лишь интуиция подавала сигнал тревоги, бросая в топку ужаса новые страхи. В этой мертвой тишине Комиссаров произнес уже другим тоном – добродушным и даже в какой-то степени стеснительным:

– Завтра в десять. Кстати, младшему сыну не забудьте сказать. До свидания, господа.

Что должны чувствовать люди, когда уходит крайне неприятный человек, принесший в дом тревогу и страх? Облегчение, некоторую радость, что избавились от него, усталость? Во всяком случае, хоть немного расслабиться должны точно и, конечно же, дать волю чувствам. После такого-то! Как тут не побраниться? Этого не произошло. Кроме друга Богдана, остальные мумифицировались, наверное, раздумывали, как им реагировать на известия, а главный виновник наверняка готовил оправдательную речь. Первым очнулся Константин: