Саймон Тойн - Соломон Крид. Искупление

Единожды я сознался в грехе обмана священнику, давшему мне Библию, но тот умер и унес тайну в могилу – как и я уношу тайну в свою.

Фонд, учрежденный мною для брошенных семей, и питаемый им сиротский приют – это мой способ отыскать брошенную семью без риска запятнать имя Кэссиди. И мое искупление. Мне остается лишь молиться о том, чтобы оставленная семья смогла прожить без меня и спустя должное время, в более цивилизованном будущем, разорванные половинки моего прошлого смогли соединиться и сделаться единым целым. Ибо, как сказал мне священник, принимая исповедь:

«Доброе имя лучше большого богатства, и добрая слава лучше серебра и золота».

Холли закончила чтение как раз в тот момент, когда вошел доктор Палмер.

– Как самочувствие? – спросил он.

– Будто меня подстрелили, – ответила она и перевернула страницу.

– А не считая этого?

– Великолепно.

На обороте были два посвящения. Первое – от 1868 года, когда епископ Лимерика подарил Библию отцу Патрику О’Брайену. Второе было написано другим почерком, тонким, угловатым, выдававшим старость либо немощь. Дата – 1 мая 1879 года:

Сим передаю эту Библию Джеймсу Коронадо,

путешествующему под именем Джек Кэссиди.

Холли перечитала имена и лишь затем поняла, что же имел в виду Соломон: «Остальное – на стене в кабинете Джеймса».

Холли представила фамильное древо мужа вплоть до старейшего родственника – того, в честь кого и назвали Джима.

Джеймс Коронадо. Или Джек Кэссиди. Одно и то же.

Муж всю жизнь восхищался Кэссиди, не понимая, что он – один из них.

Она посмотрела на доктора, вдруг заметив, что он продолжает говорить.

– Вы слышали хоть что-нибудь из того, что я сказал? – спросил он.

– Нет. Вы знаете, я слегка…

– Неспособность сконцентрироваться – побочный эффект гормонального дисбаланса. Вместе с тошнотой и целым букетом других прелестей.

– О чем вы? – сконфуженно спросила Холли. – Что со мной не так?

Палмер улыбнулся:

– Вы и в самом деле ничего не слышали, правда? Миссис Коронадо, с вами ничего скверного. Совсем наоборот. Вы беременны.

Съезжая с дороги на насыпь, ведущую к мотелю «Бест вестерн», Малкэй ощутил приступ дежавю. Планировка не та, что у вчерашнего «Бест вестерн». Жилые блоки больше, их самих меньше, но ощущение то же самое: безликость, функциональность. Депрессивность.

Малкэй припарковался у мотельного офиса и по пути к нему внимательно осмотрел машины на стоянке. Старая привычка.

Сборник тату и пирсинга в человеческом обличье вручил план мотеля, ключ от указанной комнаты и, не успел гость скрыться за дверью, снова принялся играть на мобильном в «Сода краш».

Снаружи солнце било и ранило. Перед тем как сесть за руль, Малкэй провел пальцем по джипу, оставив четкую линию. Целая ночь в дороге с остановками только на заправку и кофе. Ощущение – словно глаза ободрали наждаком.

Малкэй выбрал комнату в самом дальнем от дороги блоке. Семейный номер, чуть больше, чем вчерашний, но в остальном такой же: кухонька, бугристые двуспальные кровати, древний телевизор и гремящий, гудящий кондиционер.

Малкэй схватил пульт, включил телевизор и тяжело плюхнулся на кровать. Сквозь тонкие простыни и покрывало в тело впились пружины матраса. Если опуститься на кровать, заснешь прежде, чем голова коснется подушки. Но спать нельзя. Пока еще нельзя.

На экране образовалась внятная картинка, звук стал разборчивым. Малкэй увеличил громкость и переключал каналы до тех пор, пока не нашел местные новости. Те были сплошь о событиях в Искуплении. На экране, словно галлюцинации, мелькали фрагменты прожитого Малкэем за последние двадцать четыре часа.

Он заставил себя встать на ноги, пошел в кухню, не спуская с телевизора глаз. Голоса и цвета сливались в неразборчивую муть. Малкэй оттащил раскладушку от двери в соседний номер и вставил в замок ключ. С другой стороны двери зашуршало, словно кто-то стоял, подслушивая. Малкэй распахнул дверь и посмотрел на отца. Волосы у того стояли дыбом, словно он только что поднялся с кровати. Под глазами – темные мешки. Он смерил Малкэя взглядом с головы до пят и сообщил:

– Дерьмово ты выглядишь.

Малкэй ощутил, как груз последних суток тяжко лег на плечи.

– Мама снова вышла замуж, – выпалил он, не понимая зачем.

Папа моргнул:

– Я знаю. Пусть ей повезет.