А. Миров - Два мира – 2

– Француженка? – я непроизвольно озвучила первое, что пришло в голову от ударения, нарочито брякнутого на последний слог.

– Нет, – Катарина попыталась поморщиться. – А похожа что ли? Они же все страшные!

– Я не знаю, – тут я не соврала. Я вообще забыла, когда последний раз говорила неправду. В коммуникативной изоляции лгать довольно-таки сложно.

– А я к тебе переезжаю, ты же не против?

– Я? Нет, а…

– Моя соседка ужасно храпит. Не выношу эти звуки. Я из-за этого ни с одним парнем рассталась. А они знаешь, какие перспективные были. Ууу! И что, я после этого буду терпеть храпы от какой-то психованной бабки?

– Ну да…

– Не волнуйся, это ненадолго. Я заплатила за вип-палату, поэтому скоро перееду туда. А пока поживу с тобой. Ночью таскаться с вещами мне не разрешили, но неофициально поспать с тобой я могу. Ты же точно не против?

– А почему ты решила, что я буду против? – я входила во вкус словарного бартера.

– Ну мне сказали, что ты буйная.

– Странно. Буйные лежат в другом корпусе.

– Вот и я удивилась! Сколько здесь бывала, а чтоб буйные в платном отделении – первый раз такое встречаю.

– Так ты здесь…, – я замолчала, едва шуршащие шаги дежурной медсестры коснулись моего слуха.

– У вас всё нормально? – сменщица Эвелины мониторила обстановку.

– Нормально-нормально, спасибо, – Катарина взяла из её рук свежее постельное белье.

Я кивнула на адресованный мне взгляд, подразумевающий тот же вопрос.

– Вы, это, если что – зовите, – медсестра, обращаясь к Катарине, старалась незаметно указать на мою персону.

– Да не волнуйтесь, мы поладим, – девушка оптимистично принялась приводить спальное место в надлежащий вид.

Я снова кивнула. Ну на всякий случай.

Медсестра вздохнула в тон «неспокойно на душе» и покинула палату, аккуратно прикрыв за собой дверь.

– Да, я здесь не в первый раз, если ты об этом, – Катарина упаковывала подушку в предназначенный для этого отрез ткани.

Я напряжённо молчала, пытаясь уловить подозрительные шумы со стороны двери. Необхожимость в Кати распаляла обрюзгший мозг неоновой вывеской, звала, пихала, тормошила: вставай, курсы знаменитого коуча Ильи Муромца пройдены, усвоены и актуальны в отрицательной степени. Пришло время работать, чтобы нечаянная радость не обратилась упущенными возможностями.

Катарина – первый человек, который ведёт со мной диалог. И мне совершенно плевать, насколько она сумасшедшая. Важно, что она понимает то, что я говорю. Осталось дело за малым: не отпугнуть новую знакомую самой. Требуется не просто соблюдать осторожность, мне нужно затащить всю окружающую обстановку под свой контроль. Ведь если я сделаю что-нибудь не так или кто-то из белых халатов услышит наше общение, рассчитывать на второй шанс возможным станет уже после реинкарнации. Кати вряд ли позволит реабилитироваться незнакомке, что носит пометку особо опасна, а больничные клерки непременно примут мои безобидные словоизлияния за очередной приступ. И я лишусь первого за мою жизнь здесь собеседника! Я не должна этого допустить!

– Ты чего? – Катарина с подозрением уставилась на меня.

Напугать её мне хотелось бы меньше всего на этом белом во всех смыслах свете, поэтому я старалась говорить как можно непринуждённее:

– Посмотри, есть ли кто за дверью.

– Зачем? – подозрения моей соседки усиливались.

– Пожалуйста, посмотри. Или ты боишься меня? – произнесла я с вызовом.

– Ещё чего! – Катарина попалась на мою уловку. Стараясь не издавать лишних звуков своими тоненькими каблучками, девушка прокралась к входной двери, приоткрыла её и, удовлетворившись в тишине и покое, вернулась на исходную.

– Давай помогу, – я, желая подавить поступающее к горлу волнение, бесцеремонно выхватила у Катарины вторую наволочку.

– Ну, помоги, – она, не спуская с меня глаз, села на вторую кровать.

Закончив самое мерзкое в этой постельной сцене дело – надевание пододеяльника на одеяло – я поняла: час моей моральной готовности пробил. Усевшись напротив Кати, я начала излагать.

По мере того, как мои, как мне хотелось бы верить, ясные мысли превращались в ясные только для Катарины слова, я всё больше и больше преисполнялась уверенности, что в прошлой жизни Марселина Андреевна таки была неугомонной болтушкой. Оказывается, самое большое счастье для человека – это не когда тебя любят, а когда тебя понимают. В буквальном смысле.

– И никто-никто не догоняет, что ты говоришь? – вторила моим измышлениям соседка.