Андрей Батурин: Контрабандисты

– Как исчез?

– А вот так. Взял и исчез. Как в воду канул. Я перепугался, думал, загребли его, что расколют там. Все ждал, что и за мной придут, чуть обратно все не снес… Но прошел месяц – ничего, год – ничего. Я успокоился… – Отец снова налил и выпил. – Вот… Новый директор меня из галереи попер. Я все ждал, что какой-нибудь умник обнаружит подделку, но никто ничего… – Он взял в руки Кандинского. – Так-то их по разным выставкам возили, даже в Москву. Страховали, наверное. Но оказалось, что твой батя так хорошо рисует, что даже ни у одной гниды сомнений не возникло. Искру божью они загасить сумели, а вот мастерство, – он потряс ладонями с распухшими суставами, – его не пропьешь!.. – Засмеялся и снова закашлялся.

На этот раз все было серьезней. Сын два раза давал ему водки, и только на третий она подействовала. Новый приступ окончательно лишил старика сил.

– Скорую вызвать, батя?

Отец отрицательно замотал головой. Он ослаб, на него было больно смотреть. Белое, как у покойника, лицо, синие губы и красные, налитые кровью, глаза.

Эдуард, воспылавший вдруг сыновней любовью, отвел его на кушетку, прикрыл одеялом и заботился как мог: то протирал лицо смоченным водой грязным полотенцем, то им же обмахивал. Бегал то открывать, то закрывать форточку – на улице морозило.

– Дай водки, Эдька, – пролепетал, наконец, пациент, еле шевеля губами.

– Да куда тебе, батя?!

– Дай! – прошипел тот.

Сын мигом бросился, вылил остатки из бутылки и подал ему кружку.

– Колбаски, газировки, может?

Старик скривил рот в ответ и залпом опустошил посудину. Допинг дал ему немного сил. Он, кряхтя, поднялся на локтях и принял полусидящее положение, упершись спиной на засаленную покраску стены:

– Сядь…

Эдуард поспешно подставил стул и присел.

– Я умру, наверно, скоро…

Сын замахал руками, открыл рот возразить, что рано, мол, что поживешь еще.

– Дай сказать! – сердито упредил его отец. – Забери все… Это теперь твое. Продай здесь или… Там… Я знаю, у тебя получится. Живи хорошо и вспоминай меня не как ничтожество, а как мастера, настоящего художника… Настоящего, которому просто не повезло…

Он говорил медленно и плавно, чтобы снова не закашляться, так как понимал, что на этот раз это может убить его окончательно.

– Что еще? Учить тебя не буду, сам в этой жизни ничего не понял… – Он ухмыльнулся, потом посерьезнел. – Да… И матери про это не говори, – кивнул на картины. – Она, сам знаешь, вряд ли поймет… Достань еще бутылку. Видел, где они? В столе. Поставь тут на пол, открой и иди… Забери все и иди…

– Я останусь с тобой… – Жалость и запоздалое сожаление сжали горло сына. – Можно, папа?

– Папа… – На глаза старика навернулись слезы. – Как давно ты не называл меня так… А помнишь, сынок, ты приходил ко мне и сидел, смотрел, как я работал? Я еще сердился, дурак, когда ты шумел, и ты сидел тихо и только сопел, сопел, как… – Он не смог придумать, как кто, вяло махнул кистью жилистой руки и обессиленно закрыл глаза.

– Батя!!! – бросился к нему Эдуард.

– Да живой я, живой… – Тот устало улыбнулся и посмотрел сыну в глаза. – Хотя и жаль… Водку принеси, а потом иди… И да… мать позови… Попрощаться хочу… Виноват я перед ней… – Он вытер слезы. – Береги ее тут, сын… Святая она у нас…

– Я посижу с тобой…

– Нет… Иди уже… Забирай свое барахло и иди… Мне поспать надо… – Старик закрыл глаза и уснул или сделал вид.

– Валера, твою мать! Где опять дырокол?

Противный голос соседа по кабинету вывел следователя Огурцова из приятного задумчивого оцепенения.

– Ах да, да… – Он, кряхтя, вынул свое грузное тело из-за стола и, доковыляв на затекших ногах до коллеги, протянул вдруг понадобившийся тому прибор.

– Сколько раз говорить?! Взял – положи на место! – прошипев гневно, выхватил тот аппарат. – Взял – положи! – Яростно пробил дыру. – Взял – положи! – Еще одну. – Что тут, бля, сложного?

«Эх, залепить бы тебе меж белесых глазенок, – подумал Огурцов, оценивая боксерским взглядом крепость куриной шеи воспитателя. – Интересно, летальный исход наступил бы в результате отрыва головы от туловища или по причине раздробления ее о стену?» У него даже сжался правый кулак, но он не стал экспериментировать, а просто вздохнул и вернулся на место. Ссориться, а тем более драться, с зятем начальника управления ему никакой выгоды не было, тем более за полгода до пенсии.