Патрик Зюскинд: Голубь

Джонатан закончил бриться, выпустил воду, промыл раковину, снова наполнил ее, вымыл верхнюю часть туловища и ноги, почистил зубы, опять спустил воду и досуха вытер раковину тряпкой. Потом он убрал постель.

Под шкафом у него стоял старый картонный чемодан, в который он складывал грязное белье и относил его потом раз в месяц в прачечную. Он вытащил его, опорожнил его и поставил на кровать. Это был тот же самый чемодан, с которым он ехал в 1942 году из Шарентона в Кавайон и тот же самый, с которым он прибыл в 1954 году в Париж. Сейчас, когда он положил перед собой на кровати этот старый чемодан и когда он начал наполнять его, укладывая в него на сей раз не грязное, а свежее белье, пару полуботинок, предметы личной гигиены, утюг, чековую книжку и драгоценности, ? словно собираясь в поездку, ? у него снова выступили на глазах слезы, теперь уже не от стыда, а от тихого отчаяния. У него было такое чувство, как будто его отбросили в жизни на тридцать лет назад, как будто он эти тридцать лет своей жизни потерял.

Когда он все уложил, было без четверти восемь. Он оделся в свою привычную форму: серые брюки, синяя рубашка, кожаная куртка, кожаная портупея с кобурой, серая фуражка. Затем он подготовился ко встрече с голубем. Больше всего он морщился от мысли, что голубь может войти с ним в телесный контакт, например, клюнуть его в лодыжку или, взлетев, задеть его крыльями по рукам или шее, или даже усесться на нем своими когтистыми, растопыренными лапами. Поэтому он одел не свои легкие полуботинки, а крепкие, высокие кожаные сапоги на подошве из ягнячей кожи, которыми он обычно пользовался лишь в январе или феврале, облачился в зимнее пальто, старательно застегнув его снизу доверху, обмотал вокруг шеи шерстяной шарф, захватив и подбородок, и надел на руки кожаные перчатки на подкладке. В правую руку он взял зонтик. Экипированный таким образом, без семи восемь он был готов совершить вылазку из своей комнаты.

Он снял фуражку и приложил ухо к двери. Ничего не было слышно. Он снова одел фуражку, плотно надвинул ее на лоб, взял с кровати чемодан и поставил его в готовность возле двери. С тем, чтобы высвободить правую руку, он повесил зонтик дужкой на запястье, взялся этой правой рукой за кнопку замка-защелки, левую положил на колесико автоматического замка, отвел задвижку и осторожно приоткрыл дверь. Он выглянул наружу.

Голубя перед дверью больше не было. На плитке, там, где он до этого сидел, теперь находились изумрудно-зеленое пятно размером с пятифранковую монету и крошечное белое перышко-пушинка, подрагивавшее в сквозняке отворившейся двери. Джонатан содрогнулся от отвращения. Охотнее всего он бы сразу захлопнул дверь. Его инстинктивная натура хотела отпрянуть назад в безопасную комнату, прочь от этих ужасов там, снаружи. Но потом он увидел, что там было не одно пятно, а там было много пятен. Весь участок коридора, который он мог окинуть взглядом, был замаран этими изумрудно-зелеными, отливающими влагой кляксами. И тут случилась странная вещь: многочисленность этих гнусностей усилила не отвращение Джонатана, но, напротив, упрочила его волю к сопротивлению. Перед каждым отдельным пятном и каждым отдельным пером он бы, наверное, оступил и закрыл бы двери ? навсегда. Но то, что голубь, очевидно, загадил весь коридор (то есть универсальный аспект ненавистного феномена), мобилизировало все его мужество. Он открыл дверь нараспашку.

Теперь он увидел голубя. Тот сидел по правую руку от Джонатана на удалении полутора метров, в самом конце коридора, забившись в угол. Туда падало совсем мало света и Джонатан бросил лишь короткий взгляд сторону голубя, так что он не мог определить, спал тот или был начеку, был его глаз открыт или закрыт. Он и не хотел этого знать. И лучше всего, если бы он этого голубя вообще не видел. В книге о тропической фауне он как-то прочитал, что некоторые животные, главным образом, орангутанги, только тогда кидаются на людей, когда смотришь им в глаза; а если на них не обращать внимания, то они оставят тебя в покое. Может быть, это относится также и к голубям. Одним словом, Джонатан решил вести себя так, как будто никакого голубя здесь больше не было, по крайней мере он не будет на него смотреть.

Он медленно вытолкал в коридор чемодан ? очень медленно и осторожно, в промежуток между зелеными кляксами. Затем он раскрыл зонтик, держа его левой рукой, словно щит, перед лицом и грудью, вышел в коридор, не выпуская из поля зрения пятна на полу, и затворил за собой дверь. Несмотря на все намерения вести себя так, как будто ничего не случилось, ему все-таки снова сделалось страшно и его сердце так и выпрыгивало у него из груди. И когда ему не удалось сразу вытащить из кармана ключи пальцами, затянутыми в перчатки, он начал так дрожать от нервозности, что у него едва не выпал зонтик, и в то время, когда он схватился за зонтик правой рукой, чтобы зажать его между плечом и щекой, ключ действительно упал на пол, чуть ли не прямиком в одну из клякс, и ему пришлось нагибаться, чтобы подобрать его. И когда он, наконец, прочно держал его пальцами, он от волнения ткнул им три раза мимо, прежде чем попал в отверстие замка и повернул его два раза... В этот момент ему как-будто показалось, что он, вроде, слышит за собой хлопанье крыльев... или это он только натолкнулся на стену зонтиком? Но потом он снова услышал его, этот звук, однозначно ? короткое, сухое биение крыльев. И тут его охватила паника. Он выдернул ключ из замка, подхватил чемодан и бросился бежать. Раскрытый зонтик скреб по стене коридора, чемодан бился о двери комнат, посередине коридора торчали створки открытого окна, он протиснулся между ними и стеной, таща за собой зонтик так яростно и неумело, что материал на нем порвался в клочья, но он не обратил на это внимания, ему было на все наплевать, он хотел только убежать, прочь, прочь отсюда!