Буало-Нарсежак - Дурной глаз

- Глядите! Он ходит.

Реми небрежно делает несколько шагов, коротким движением откидывает прядь волос. Наблюдая за своим отцом, он замечает, что тот побледнел и у него на лице появилось такое же выражение страха, какое было недавно у Клементины.

- Вот это да... великолепно! - говорит дядя. - У тебя все прошло? Не насилуешь себя? Ну-ка, посмотрим, как ты пройдешь до окна.

Он хмурит брови так, словно, старается разгадать, как Реми проделывает этот трюк. Он вытирает платком лысину и строго смотрит на брата.

- Как это ему удалось?

- Пассы... Руками... вдоль ног.

- И ему не делали облучения?

- Нет. Через пять минут он ему просто сказал: "Вы можете ходить. "

- Ладно, - говорит дядя. - Но... как долго это будет действовать?

- Он гарантирует.

- О, гарантирует! Он гарантирует! В конце концов, черт с тобой. Если ты доверяешь таким людям... Какие лекарства он ему прописал?

- Никаких. Только упражнения. Свежий воздух. Я собираюсь его отправить в Мен-Ален. Он мог бы там гулять по парку.

- А ты не боишься, что...

Дядя внезапно останавливается, потом очень быстро, с принужденной веселостью продолжает:

- А впрочем... отличная идея! Может быть, и я схожу к твоему знахарю проконсультироваться по поводу моей астмы.

Он смеется и подмигивает брату.

- К несчастью я сделан из вещества, над которым трудно творить чудеса. У меня нет веры... Он дорого тебе обошелся?

- Он ничего не взял. Заявляет, что у него нет права извлекать выгоду из своего дара.

- Да этот тип просто сумасшедший! - говорит дядя.

И осененный внезапной идеей, он, понизив голос, прибавляет:

- А ты не думал о том, чтобы рассказать ему о?.. А? Кто знает?

- Я тебя прошу, Робер.

- Хорошо. Я не настаиваю... Ладно, дети мои, я вами доволен. Слушай, Этьенн, это надо спрыснуть!

Не ожидая остальных, он проходит в столовую. Слышится звон стаканов. Реми приближается к отцу. Тот весь как-то зажат и отстранен от всего, что его окружало. Теперь Реми с ним одного роста. У него появляется абсурдное желание взять его за руку, пожать ее, как мужчина мужчине, чтобы устранить это невидимое

препятствие, которое отделяло их друг от друга сильнее, чем стена.

- Папа.

- Что?

И все на этом закончилось. У Реми больше нет смелости. Он снова чувствует, как все у него внутри затвердело. Он оборачивается и видит дядю, который направляется к ним с подносом в руках.

- Чертов Реми, слушай, раз ты стал мужчиной, открывай бутылку. Твой знахарь, надеюсь, не запретил тебе аперитивы. Ну, за удачу... Желаю тебе выбраться из этой передряги, мой бедный Этьенн.

Это решено? - бормочет Вобер. - Ты нас покидаешь?

- Я вас не покидаю. Я просто беру на себя это дело в Калифорнии. И все... Повторяю, ты вот-вот пойдешь ко дну. У меня есть рапорт Бореля. Ты ведь не можешь отрицать цифры...

Он хлопет по своему портфелю. Реми отходит к окну и смотрит во двор. Адриен с закатанными рукавами ходит вокруг машины. Показывая пальцем на руль, Раймонда ему что-то объясняет. Они смеются. Реми прислушивается, но дядин голос заглушает все остальное.

Глава 2

Шарлатан! Скорее нечто вроде мелкого чиновника. Неряшливый, крошки табака на жилете. Из одного кармана в другой - толста цепь из какого-то светлого металла. Вульгарное лицо со следом ожога на левой щеке, как будто когда-то ее гладили и забыли на ней утюг. Близорукие глаза, которые увлажнялись и немного косили, когда он протирал свое пенсне о край рукава. Квадратные, тяжелые руки. Он их часто скрещивал у себя на животе, словно для того, чтобы его поддержать. И однако, у большинства людей, которые с ним сталкивались, возникало желание выложить ему начистоту все, что накопилось внутри, беспорядочно меша дурное с хорошим, потому что, похоже, жизнь и его здорово потрепала. Среди вещей, которые валялись в его кабинете, можно было встретить и толстенные талмуды, и старую пишущую машинку, и распятие, которое, судя по всему, просто выстругали ножом, и трубки, валявшиеся в разных углах комнаты, и наконец, какую-то целлулоидную куклу, сидящую на стопке регистрационных карточек. Он слушал Реми, балансируя на ножках стула, и Реми, не переставая говорить, все спрашивал себя, был ли он

достаточно интеллигентен, и стоит ли его называть доктором или просто мсье.

- Как давно вы стали сиротой?

Реми подпрыгнул от неожиданности.

- А разве отец вам не объяснил?

- Все же, расскажите.

- Да достаточно давно... Моя мать умерла в мае 1937. Начиная с этого момента я...

- Позвольте, позвольте! Вам, выходит, сразу не сообщили, что ваша мать умерла.