Буало-Нарсежак - Волчицы

- Вот купальный халат, - послышался голос Элен. Она приоткрыла дверь, чтобы передать мне его. - Ну, как вы? Вам получше?

- Чудесно... У вас не найдется бритвы?

Она засмеялась открыто и легко, как смеются счастливые женщины.

- Хотите побриться? В такой час?

- Было бы неплохо.

Я тщательно побрился, аккуратно причесался, отдавая себе отчет в том, что хочу ей понравиться. Еще одна женщина в моей жизни! А ведь я зарекался... Боже, как клонит в сон! Облачившись в костюм, я улыбнулся: в этом наряде - брюки как две печные трубы и строгий пиджак с невообразимым количеством пуговиц - я выглядел респектабельно и в то же время жалко. Изрядно я, однако, преобразился. То ли еще будет! Зажав в кулаке свечу, я вышел из ванной и прошел через комнату и небольшую гостиную.

- Сюда, - позвала Элен.

Стол для меня был накрыт в столовой, обставленной, как я успел заметить, внушительной мебелью, поблескивавшей в пламени четырех свечей. Тяжелое столовое серебро, вышитая скатерть. Элен обернулась и сложила руки.

- Как молодо вы выглядите, - тихо проговорила она.

- Однако мне уже перевалило за тридцать, - словно отшучиваясь, возразил я. - Мне страшно неловко доставлять вам столько хлопот.

- Садитесь!

Прежней ее уверенности как не бывало, она разглядывала мои руки и, конечно же, размышляла, могут ли быть такие руки у торговца лесом; я же в присутствии этой женщины, о которой так часто думал в барачном кошмаре, испытывал не лишенное очарования волнение. Ни красавицей, ни просто хорошенькой, ни какой-то особенно женственной назвать ее было нельзя, волосы у нее не были красиво уложены, но серые глаза - такие прямые, такие властные - мне нравились. Нужно будет укротить их, эти глаза!

- Что я вижу! Сардины в масле! Ветчина! Холодная говядина! Ну, знаете, это просто разгул.

От меня не укрылось, что скользнувшая по ее лицу улыбка была тронута печалью.

- Наедайтесь! У нас в деревне знакомые, помогают с продуктами.

Я наполнил свою тарелку, она не сводила с меня глаз, с удивлением обнаруживая, что я умею обращаться с ножом и вилкой.

- Вам пришлось много пережить? - поинтересовалась она.

- Не очень. В лагерном персонале у меня нашелся один знакомый, до войны покупал у меня лес. Он спрятал нас в товарном вагоне поезда назначением в Лорьян. В Безансоне нам опять повезло - пересели в состав на Лион. Как видите, все проще простого.

- А ваш друг Жерве?

- Когда мы выбирались из сортировочного узла, он попал под маневровый локомотив. И сразу умер.

- Как все это печально! Мне бы очень хотелось познакомиться с ним, судя по вашим письмам, этого юношу ждало большое будущее.

- Думаю, да... Он сотрудничал в журналах... Был связан с театральным миром... Правда, он больше отмалчивался, держался так замкнуто, что вызвать его на откровенность было нелегко. Мне так и не удалось разузнать поподробней о его жизни.

Она хотела сменить мне тарелку; я запротестовал. Тогда она налила мне красного бордо.

- Достаточно! Благодарю!

От вина я расслабился, но в то же время остался необычайно восприимчив к атмосфере этой старой квартиры. Надежное состояние. Прочные семейные традиции. Для одного квартира слишком велика. Но одна ли она? В какой-то момент мне померещилось, что нас подслушивают из комнаты справа - дверь туда была открыта; судя по отблескам на темной поверхности стоявшего там пианино и светлому пятну нот на нем, это была большая гостиная.

- Вы играете? - поинтересовался я.

- Да, - смутилась она, затем решительно добавила. - И даже даю уроки... Так, развлечения ради. Но ваша комната в глубине квартиры, вам ничего не будет слышно.

- Жаль! Я обожаю музыку. Когда-то в детстве учился играть на пианино.

- Вы играли на пианино! Почему вы мне об этом не написали?

- Но это же такой пустяк!

Чуть слышно скрипнула половица, я невольно повернул голову в сторону гостиной. Элен тоже посмотрела туда.

- Входи же, - негромко пригласила она кого-то.

В комнату вошла, вернее, бесшумно скользнула молодая девушка.

- Моя сестра Аньес, - представила Элен.

Я встал, поклонился и ощутил резкий, теплый, такой же живой, как запах звериной шкуры, аромат лаванды. Аньес оказалась той самой незнакомкой, что впустила меня в дом, девушкой, бежавшей по темной улице после комендантского часа.

- Приношу вам свою глубочайшую признательность, мадемуазель. Если бы не вы, пришлось бы ночевать на улице.

Наступила короткая пауза. Кажется, я допустил бестактность. Элен бросила на сестру быстрый взгляд, смысл которого был мне непонятен, Аньес улыбалась. Она была невысокой, белокурой, очень тонкой и хрупкой, у нее был растерянный, слегка обращенный в себя взгляд, столь характерный для близоруких, - взгляд, исполненный томной и лукавой нежности. Она молча наблюдала, как я усаживаюсь.