Марк Раабе - Надрез

– Спасибо, можете высадить меня здесь.

Такси подъезжает к тротуару и останавливается, за рулем – женщина.

– Двадцать семь евро и пятьдесят центов. – В ее интонациях явственно слышится берлинский говор.

Лиз сует таксистке три десятки и выходит. Холодный ветер сразу бьет ей в лицо, забирается под черный гольф. Застегнув кожаную куртку до подбородка, Лиз надвигает на лоб темную шапочку. Ее пальцы решительно сжимаются на ручках сумки.

Такси разворачивается, и вскоре свет фар теряется за поворотом. Царит тишина, только слышится шорох моросящего дождя да шаги Лиз.

Она минует уличные фонари, стоящие здесь еще с тридцатых годов, – россыпь огоньков, след, ведущий к мосту. Остров Шваненвердер раскинулся на двадцать пять гектаров на реке Хафель, чуть севернее Ванзее. Еще во времена кайзера тут жили сливки общества, промышленники и банкиры. В тридцатые годы на Шваненвердере поселились нацистские бонзы, в том числе Йозеф Геббельс и Альберт Шпеер, а после войны – медиамагнат Аксель Шпрингер и Виктор фон Браунсфельд. «Алькатрас для богачей», – так назвала Лиз этот остров в своем документальном фильме о фон Браунсфельде, намекая на виллы, на которых не было никаких табличек с именами владельцев, – точно тюрьма, эти виллы были обнесены высокими стенами, их обрамляли заросли кустарника, и повсюду стояли сенсорные камеры.

Лиз пересекает мост, и холодный ветер бьет ей в лицо. А затем с неба словно падают маленькие камешки, царапают ей кожу. Плеск дождя прекращается. «Град», – огорошенно думает она. Да, действительно пошел град, но уже вскоре непогода стихает. Лиз ступает на землю острова и укрывается под сенью живой изгороди. В вышине, в кронах старых деревьев, шелестит ветер, и Лиз вспоминается непроглядная тьма лесного лога в Швейцарии. С воспоминаниями приходит и страх.

«Нет уж, хватит бояться!»

Дойдя по ветвящейся по острову дороге до перекрестка, Лиз сворачивает на улицу с односторонним движением, хотя так дольше идти к дому фон Браунсфельда. Если на улице появится машина, пусть лучше свет фар ударит ей в спину, а не в лицо.

Но Лиз повезло – на улице не оказалось ни души.

Через десять минут она доходит до особняка фон Браунсфельда. Параллельно улице тянется забор – кованая решетка трех с половиной метров в высоту. За ней – густые заросли туи, скрывающие виллу от любопытных взглядов. Лиз останавливается. Ворота в двадцати метрах ниже по улице, огромные, двустворчатые, слева и справа от них – массивные колонны из коричневого кирпича. На высоте четырех метров, над самым верхом ворот, установлены две камеры наблюдения. Светодиоды мерцают темно-красным, и нет никаких сомнений в том, что камеры включены.

Лиз знает, что нажимать кнопку звонка у ворот бессмысленно. Виктор фон Браунсфельд терпеть не может поздних гостей, тем более нежданных. Ко всему прочему, звонок, наверное, отключен.

Она опускает сумку на землю и смотрит на забор. Три с половиной метра, массивные прутья решетки, увенчанные острыми шипами, – точно копья взметнулись к ночным небесам. И вновь Лиз чудится, что она падает, парит в воздухе, словно только что выпрыгнула из самолета. И в то же время ей кажется, что этот полет все длится, и неизвестно, как долго она уже падает. Где-то далеко внизу – земля, а открыть парашют – значит, признать свое поражение в битве со страхом. Пусть другие открывают парашюты…

Лиз стискивает зубы, просовывает руку между прутьями решетки и шелестит ветками живой изгороди. «Боже, где же собаки?»

Она открывает сумку и перебрасывает лакомство через забор, затем достает струбцины. Внизу живота ноет, чувствует себя она отвратительно. Даже перед похищением, когда она была в отличной форме, перебраться через этот забор было бы нелегко – но теперь? Да еще и беременной?

«Давай уже скорее, черт! В любой момент мимо может проехать машина» .

Глубоко вздохнув, Лиз устанавливает первую струбцину на высоте семидесяти сантиметров от земли и изо всех сил закручивает винт. Проверяет, прочно ли сидит зажим, затем всматривается в густые заросли, пытаясь разглядеть виллу. Ей кажется, что за темно-зеленой листвой виднеются какие-то светлые пятна.

«Собаки все еще не прибежали. Странно» .

Вторую струбцину она устанавливает на уровне груди, в стороне от первой, третью – на уровне головы, четвертую и пятую – рядом друг с другом, насколько она только может дотянуться.

Сердце стучит все громче, от напряжения ноют мышцы. Лиз берет сумку и просовывает предплечья в ручки, чтобы сумка защищала ей живот, как подушка безопасности. Последнюю струбцину она сует в рот, сжимая зубы на холодном железе.