Давид Павельев - Факультет отчаяния

– Никаких разговоров с Поляковым мы не вели, – отрезал Челноков.

– Он ничего нам не сообщал, – добавила Лена.

– Он был скрытный, – уточнил Лихушкин.

– Мне известно, что Поляков избегал больших компаний. Но тем не менее, быть может, кому-нибудь он всё-таки доверял?

– Нет, никому, – вновь выпалил Лихушкин. – Осмелюсь объяснить это интроверсией, усиленной асоциальной тенденцией и социопатией.

– Социофобией, – уточнил Масленников, вновь глянув на часы. – К сожалению, Терентий Гаврилович, мы вам плохие помощники. И не потому, что не хотим, а потому, что не можем. Поляков и в самом деле вёл уединённый образ жизни, обособленный от коллектива.

– Вы ошибаетесь…

– Викентий Масленников, староста группы.

– Да, Викентий, вы ошибаетесь. Вы всё-таки можете помочь мне и вашему товарищу.

– Вот только не надо, – буркнул Челноков. – Если честно, совсем не хочется ему помогать. Ему на нас плевать было.

Староста обжёг его строгим взглядом и даже попытался наступить ему на ногу под столом.

– У Полякова были конфликты с вами или другими студентами? – уцепился Русаков.

– Разумеется, нет, – поспешил вклиниться Масленников. – Никаких конфликтов. Полная индифферентность.

– При этом Поляков был предубеждён против вас?

– Нам казалось, что он считает себя выше всех, – ответила Капитонова. – Вот он типа лучший студент в группе, а мы так, погулять вышли.

– Списывать не давал?

– А мы в том и не нуждались.

– Поляков был агрессивен?

– Нет. По крайней мере, свою агрессию он никогда не проявлял. А там, конечно, в тихом омуте… – заключил староста.

– Он, конечно, был себе на уме. Но такие люди обычно безвредны, – с авторитетным видом повторил свою любимую мысль Лихушкин. – Нерешительный тихоня. На что-нибудь эдакое он бы не отважился.

– Вот именно, – подала голос Марфа. – Он в общем-то не злой парень. Просто ощущал себя чужим в нашем обществе и включил защитный механизм.

– Почему?

– Трудно сказать. Может быть, детская травма.

– Главное, чтобы он кого не травмировал, – тихо процедил Челноков.

– А на то есть подозрения?

– Ничем не подтверждённые, – оборвал товарища Масленников, продолжавший любоваться циферблатом.

– Вы когда-нибудь видели у пропавшего оружие?

Студенты притихли. Очевидно, староста тщательно обдумывал ответ. Затем бросил взгляд на Лихушкина. Тот взгляд поймал и затараторил:

– Я, конечно, понимаю, что интроверты рационального типа бывают излишне агрессивны по отношению к тем, кто, на их взгляд, недостаточно рационален. Но всё-таки…

– Не надо умничать! – вдруг взорвался декан.

Все разом притихли, и Рихтер, уже пожалевший о своей резкости, продолжил свойственным ему мягким, дружелюбным тоном:

– Ребята, дело действительно серьёзно. Всё указывает на то, что это не простая отлучка по каким-то своим молодым делам. Ваш товарищ попал в беду, и, какими бы ни были ваши взаимоотношения, мы все должны помочь ему.

– Что здесь происходит, Леопольд Генрихович?

И тут Русаков понял, чего так ждал староста. Дверь распахнулась, и в кабинет влетел Вышеславский, напоминавший сейчас разъярённого быка перед корридой. Значит, Лихушкин и Масленников просто тянули время, и делали это, надо признать, весьма умело.

– Я повторяю: что вы тут устроили?

Под этим бешеным натиском заведующего кафедрой декан явно растерялся и не мог вымолвить ни слова.

Студенты вздохнули с облегчением. Надменное выражение лица Масленникова будто бы утверждало: «А вот теперь-ка выкуси!» Лица его товарищей тоже просияли – ведь «пытка» наконец кончилась, и от них более ничего не требуется.

– Что за допрос вы тут учинили? – неистовствовал их наставник. – Вы забыли, что здесь всё-таки учебное заведение, а не филиал уголовного суда?

– Это не допрос, – ледяным тоном ответил Русаков. – Это обыкновенная беседа.

– У вас нет никаких полномочий на подобные беседы!

– Не считая приглашения декана факультета, если вам этого недостаточно. Во-вторых, дело касается вашего же студента.

– Со своими студентами я разберусь сам. Я не позволю вам превращать их в обвиняемых, подозреваемых и прочих, как вы их там называете! Я не позволю вам калечить их своим жандармским произволом. Коллеги, идите в аудиторию.

– Я не закончил.

Но слова Русакова никто не услышал. Получив команду, студенты разом вскочили с мест и друг за дружкой выскочили из кабинета. И лишь тогда Вышеславский вдруг резко остыл.