Владислав Вишневский - Аллегро

Трушкин, «не отрывая носа от взятого следа», не слышит вопрос, продолжает вспоминать.

— Ага, а перед этим, мы в оркестре все вместе были, и… Всё, вроде! Всё! — Трушкин развёл руками, лента памяти закончилась.

— С-с-с… — нажимая, прицепился почему-то к вылетевшему предлогу Чепиков. — С-с-с… — растягивая губы, демонстративно при этом артикулируя, повторил он, в упор глядя на Трушкина. — С кем ты постоял там, говоришь? В курилке… сс-с-с… Ну?

— Да с кем там… — за Трушкина ответил Кобзев, небрежно махнул рукой. — Там срочники одни и были… Не наши! Значит, это… — вновь Санька сосредоточился. — Идём дальше… Ты нас проводил, Лёва, и куда потом пошёл, говоришь?

— Куда-куда… — терялся в воспоминаниях Лёва. — Я там… этого… коновала из санчасти походу, кажется, послал… «Куда-они-куда?»… Привязался как банный лист… Спрашивал куда вы пошли… Я говорю, в штаб, вот куда… На кудыкину гору, в смысле. Он говорит, могу укольчики прописать… Я ему — себе пропиши…

— Подожди, Лёва, армянская твоя душа, затемнил всё. Скажи, а с какой это стати он про уколы в курилке у вас вспомнил… — оживился Мальцев. — Цвет лица, что ли, ему ваш бледным показался, а?

Вопрос прозвучал «однако» интересный, многие это отметили.

— Не знаю… — Трушкин вытянул губы, и небрежно отмахнулся от пустякового вопроса, повернулся к Кобзеву, заговорил с жаром. — Ты мне сказал: «Передай дирижёру, что мы в санчасть на минутку»… Так было? Так?

— Да, правильно, чтоб не беспокоился… — за Кобзева ответил взъерошенный Тимофеев. Он уже понимал, чувствовал, что вот-вот узнает виновника всех своих сегодняшних проблем, уже торопился.

— С температурой, мол… Правильно? — наступая, уточнял Трушкин.

— Ну-ну!.. — подталкивал расследование в верном уже, кажется, направлении настырный Чепиков. Он один из не многих в оркестре почитывал разных там марининых, дашковых, и прочих детективистов, кое-что понимал в, так сказать, расследованиях. — Правильно! — Профессионально отвлекая внимание, похвалили он, и задал тонкий и неожиданный для подследственного, а по сути уже и обвиняемого вопрос. — А медбрат-то с чего про уколы вспомнил? С чего? Вспоминай. Колись!

Большой Лёва нахмурил лоб, закатил глаза, почесал затылок, шмыгнул носом.

— Он вроде что-то спросил… А, — Лёвино лицо озарилось догадкой, — вспомнил! Он спросил: «А что это с ними?» Я говорю, не бери в голову — воспаление… В штаб пошли. — Лёва вновь застопорился, с трудом копаясь в памяти, натыкаясь на провалы, помотал головой, опять почесал затылок. — Он что-то ответил… медицинское какое-то… не обычное, не привычное… Я не прислушивался… Он тогда: «Витаминчики, значит, им прописать надо». Я и ответил, мол, себе лучше пропиши… — Музыканты в упор, изучающе смотрели на Трушкина. — А что? — удивился общему молчанию Лёва.

Не понимал.

— Может, атипичное? — в тишине, осторожно подсказал Кобзев.

— Да! Во-во, — обрадовался Лёва, даже по спине друга хлопнул. — Оно самое, Шура. Такое что-то… Молодец! Я чуть не забыл, да. Выпустил.

— Атипичная пневмония! Да? — медленно, с нажимом переспросил Кобзев.

— Точно! — продолжая светло улыбаться, подтвердил Лёва. — Я ж говорю так! Ага! Похоже.

— Так это же ты нас подставил, Лёва, гад! — взревел Тимофеев. — Ты!

У Лёвы в изумлении исказилось лицо…

— Я?! Ребята… — поняв наконец глупость своего положения, залепетал он, оглядываясь за поддержкой к товарищам. — Да вы что! Я?!.. Да, чтоб я вас… специально!

— Ну вот, крот сам и нашёлся… — тоном завзятого судьи, за всех высказался Чепиков,

— А мы мучались! Казнить!.. — озвучил приговор, вдобавок хлопнул ладонью по столу. Прозвучало это громко. Как пистолетный выстрел для Трушкина.

Завьялов поддержал:

— Не-ельзя-я помиловать!

Санька Кобзев от неожиданного разрешения ситуации хлопал глазами. Женьку Тимофеева просто заклинило… Он собирался виновника своих проблем просто «убить», растерзать, разорвать на части, но… Им неожиданно оказался его друг Лёва. Друг… Нет, такого не могло быть вообще. Потому что не могло быть никогда, а… случилось!!

Остальные музыканты не копались в такого рода морально-этических мелочах, не раздумывали, шутливо набросились на Трушкина. Схватили, повалили на стол, принялись расстёгивать штаны на нём, перевернули на живот… Хоть и отбивался большой Лёва, но зад его быстро высветлился…

— Мужики! Вы что!.. Ребята! Женька! Тёзка!.. — истошно орал он. — Ма-ма-а-а…

Ну, дела. Только что была драма, теперь уже раскручивался фарс, комедия.