Владислав Вишневский - Аллегро

— О, и правда вы! — воскликнул он, и дважды удивился. — Как это я долго, я сразу… А чего это вы там, сачки, без меня делаете, а? Я салаге не поверил, думал, хохма!

— Сам ты хохма, — обиженным тоном огрызнулся Тимофеев. — Видишь, залетели…

Они бы так и дальше продолжили, наверное, пустую перебранку, но глядя на нетерпеливо с ноги на ногу переминающегося солдата, вмешался Кобзев.

— У тебя двадцатник с собой есть? — спросил он Трушкина. — Два червонца, в смысле.

— Двадцать рублей? А зачем вам двадцать рублей? У вас там закуски что ли не хватает? А повод?

— Ещё какой! Дай молодому деньги, я обещал… — приказал Кобзев. — Должен тебе буду, отдам…

Трушкин, пожав плечами, с удивлением оглядывая молодого солдата, сунул руку в карман, покопался там, достал смятые десятки, отсчитал парочку, протянул молодому солдату. Тот, подпрыгнул от радости, схватил их, и немедленно исчез.

— Ни черта не пойму, что за дела? — сам себе пожаловался Трушкин. — Какие деньги, почему вы там? Вышли, вроде, на минуточку в штаб и… — и вдруг насторожился, вспомнив для себя важное. — Постойте, вы, говорите, залетели… От кого вы «залетели», мужики? Когда? От Таньки с Валькой? Может, тогда и мне, пока не поздно, заодно, провериться, анализы сдать, нет? Я же тоже там с вами кувыркался… Нет?

— Ты издеваешься!.. — кошкой зажатой в дверях отчаянно вякнул Тимофеев и осёкся, оглядываясь в палату.

— Тшшь, тихо! — напомнил и Кобзев.

— Ладно-ладно, я понял… — ничего на самом деле не понимая, примирительно махнул рукой Трушкин. — Сейчас поднимусь к вам, разберёмся.

— Нет, нет, не надо, — остановил Кобзев. — Стой там, слушай… Мы с Тимохой действительно попались на какую-то подлянку, нас подставили… В карантин нас сунули.

— В какой карантин? — глядя вверх, удивился Трушкин, безуспешно при этом пытаясь водрузить на голову фуражку. Она всё время сваливалась. — Не понял! — Фуражка явно предназначалась для другого положения головы военнослужащего.

— Не важно, в какой, — никак не мог взять себя в руки Тимофеев, продолжал злиться. — В пневматический… В заразный, вот в какой. Ты слушай.

Трушкину почему-то последнее обстоятельство сильно понравилось, он обрадовано заявляет:

— Так я тоже с вами хочу полежать! Зараза к заразе…

— Не надо, — вновь вмешался рассудительный Кобзев. Голос его из окна, сверху, звучал сурово и трагически. — Мы выйти пока не можем, у нас всю форму забрали, документы, мобильники… Это серьёзно, Лёва. Мы не шутим. Ты должен вот что срочно сделать…

Лёва Трушкин изобразил на лице внимание и готовность.

— Нет проблем. Что?

После отбоя тишина в воинском полку — тишина, это условно, — часам к 23-м, к 24-м ноль-ноль всё же наступает. И не важно, лето за окном, осень, весна или зима. «Молодые», как и «положено», наряды в ротах к этому времени только-только успевают отработать (Уже намочили мокрыми тряпками всё где было возможно, и где дежурным сержантом было указано). Другие нарядчики только-только с кухни совсем сонные возвращаются (Перевели уже одну часть овощей в отходы, другую в приготовленные поварами соответствующие бачки). Салаги спят (Они единственные к этому времени видят уже второй сон, им это уже позволено). Старики на койках лёжа тихонько переговариваются, по-фронтовому в рукав, или под одеяло покуривают, либо собравшись кучками, обсуждают неизбежный дембель, и всё, что там за ним последует, за той заветной дембельской чертой. И санчасть, естественно спит. И дежурный по санчасти дремлет, и дежурные медики, не говоря уж про больных…

Окнах в казармах раскрыты, потому что лето, тепло, да и при закрытых запросто угореть от густых запахов можно. Поэтому, наверное, в спальных помещениях рот категорически запрещено чиркать спичками, не говоря уж про зажигалки. Опасно, потому что, особенно под утро, взорваться можно. За этим дежурный наряд строго бдит, если не спит, а он вроде… не… Да нет, нет, конечно, не спит он, и дежурный наряд по полку не спит — как можно! Всё же по уставу, никак иначе! Они вообще на «передовой», на передней линии. Можно сказать, на контрольно пропускном пункте находятся, как на Государственной границе. Не спит и оперативный дежурный офицер в штабе полка, другие дежурные в спецслужбах… Армия — если хотите знать — вообще не спит. Вообще и никогда, в смысле дежурные. Это аксиома, которую доказывать бессмысленно.

После «отбоя» на воинское подразделение всегда наваливается тёмная ночь и тревожная тишина. Тревожная потому, что неизвестно, удастся ли солдатам до утра спокойно доспать. Легко ведь могут и «тревогу» сыграть. Кто? Да хоть ротный, хоть командир полка. Зачем? Зачем-зачем… Ну армия же! Для тренировки духа и тела, наверное. Чтоб отчитаться. В том смысле, что все ли солдаты в казарме, или бензин для дежурных уазиков командиров отыскался, или погода ночью архипоганая. Поэтому и спят солдаты по-быстрому. Чтоб успеть отдохнуть, забыться. Вдруг да повезёт до подъёма поспать… И пусть хоть сто раз ведёрные дужки неумех-нарядчиков где-то неосторожно гремят-грохочут, быстрый уазик оперативного дежурного — уезжая-приезжая — с треском на всю округу выхлопной трубой протарахтит, чья-то дверь нагло громко хлопнет, да мало ли… Всё это без разницы… Это не тревожит. Это по барабану.