Андрей Троицкий - Черные тузы

Нет, это не те слова, детский лепет. С милицией так не разговаривают. Еще подумают, что звонит умалишенный или, что скорее, преступник. Нет, эти слова никуда не годятся, так с милицией говорить не принято. «А как с милицией говорить принято?» – спросил себя Росляков и отступил от окна. Что делать? Что в таких ситуациях делают нормальные люди? Нормальные люди в такие ситуации не попадают. Во-первых, спросить совета не у кого, во-вторых, к тридцати годам пора стать взрослым человеком и научиться принимать решения. Теоретически – да, разумеется, пора… А практически, съевший зубы опытный мужик не только растеряется, это само собой, что растеряется, а запросто, сам того не заметив, с ума съедет. Так сказать, на обочину безумия.

Росляков прошелся взад-вперед по комнате. Наконец, пересилив себя, он мрачно сдвинул брови, вышел в коридор, шагнул в кухню. Вот он, Овечкин Анатолий Владимирович. В окровавленной на правом плече светлой рубашке с засученными по локоть рукавами, в брюках, задравшихся выше щиколоток, лицом вверх лежит себе поперек кухни и не дышит. Широко раскрытыми глазами безучастно уставился на горящую под потолком стосвечовую лампочку. Чувствуя предательски дрожь в коленях, Росляков, стараясь не наступить в лужицу растекшейся по кафельному полу крови, присел на корточки. Тошнота отступила, опустилась куда-то вниз, в желудок, грозя в любой момент вернуться. Теперь надо осмотреть Анатолия Владимировича – а там видно будет, там, глядишь, все само собой и решится.

Спасительные, остроумные решения всегда приходят неожиданно. Нужно только не волноваться. Эка невидаль, покойник. Ну, умер человек, погиб, его бояться нечего, если уж кого бояться – только живых. А тут просто бездушная плоть, манекен, – успокоил себя Росляков, но совсем не успокоился. Ощутив тяжелые толчки сердца в груди, он сглотнул новый сладкий комок, провел высохшим от волнения шершавым языком по небу. Лишь бы не стошнило. Он нагнулся ближе к голове Овечкина. Внимательно рассмотрел седой залитый кровью правый висок с черным отверстием. Кожа возле отверстия серовато-бледная, но здоровая, естественная, нет следа от порохового ожога. Значит, стреляли не в упор. Выходного отверстия нет, пуля осталась в голове.

Чисто лицо, ни синяков, ни ссадин. Росляков согнул в плече руку Овечкина. Еще мягкая рука, ещё как живая, хотя и холодная, трупное окоченение не началось. Значит, с момента смерти прошло не более четырех часов. Скорее всего, Овечкин застрелился сидя на стуле посередине кухни. Или его застрелили? Нет, первое вернее, застрелился. Вот, собственно, почти все выводы, что можно сделать. Росляков не судебный эксперт, даже не врач, всего-навсего газетный корреспондент. И не каждый день он находит трупы мало знакомых людей в собственной кухне.

Он встал на ноги и поднял с пола, из-под стола, пистолет Макарова, взвесил его на ладони, вытащил из ручки обойму. Выщелкнул из обоймы пять стандартных патронов девятого калибра, раскатившихся по столу. Он понюхал ствол, почувствовав кислый свежий запах сгоревшего пороха. Все, на этом самодеятельные изыскания можно считать завершенными, – и пора обращаться, куда следует. Бросив косой взгляд на тело, он вышел в коридор, прошел в ванну и тщательно, с мылом вымыл руки.

Итак, надо звонить в милицию, от этого никуда не денешься, процедура крайне неприятная, но необходимая. Росляков вытер руки мятым полотенцем и сел на бортик ванной. Итак, милиция… Нужно обдумать все слова, все действия, чтобы не смешить людей и не ставить самого себя в щекотливое двусмысленное положение человека, вынужденного оправдываться в том, чего он не совершал.

Он звонит в милицию… Но в какую именно милицию он звонит, в ближайшее районное отделение или лучше сразу на Петровку? Не имеет значения, только скажи, что в твоей квартире лежит труп – и долго ждать не придется, приедут и те и другие, и местные и сыщики из ГУВД, плюс следователь прокуратуры, плюс эксперты и ещё чертова туча незнакомых людей.

Да, шума будет много. Народ возвращается с работы, а милиционеры весь дом на уши поставят: понятые, свидетели… После этого происшествия на него, Рослякова, будут показывать пальцем. Вот, убийца идет, мокрушник. Впрочем, квартиру можно будет поменять. Даже нужно.

Сволочь Овечкин, угораздило же его застрелиться именно здесь, на чужой кухне, в квартире почти незнакомого человека, тоже выбрал место. Вышел бы хоть в парадное, спустился на этаж ниже и пустил себе пулю хоть в висок, хоть в задницу. Так нет, нужно ему именно в чужой квартире… Интересно, думает ли человек о тех неудобствах, что причинит своей гибелью окружающим людям? Если этот тип хоть о чем-то думал, так, может, жив остался.