Андрей Троицкий - Суд Линча

– Значит, опять в психушку? – Денисов смотрел куда-то в пространство. – Один раз я уже побывал в таком заведении, возвращаться туда мне не хочется. Компания слабоумных. Словно в будущее свое заглядываешь. Один мажет говно на хлеб, другой мочится на стену в коридоре, третий голяком гуляет. Я же не такой, пока что не такой.

– От этой компании вас избавят, за определенную, весьма скромную плату, избавят, – Синенко надел очки. – Условия создадут. Конечно, это не пятизвездочный отель. Но речь о вашем здоровье, здесь можно пойти на определенные неудобства, – он на минуту замолчал. – Хочу вот что сказать. Вы мужественный человек. Вы спокойно отнеслись к моим словам, моему диагнозу.

Денисов, выйдя на воздух, постоял под дугообразным козырьком подъезда. Он чувствовал усталость и разочарование. Капли влаги, подхваченные ветром, летели мимо, садились на пиджак и брюки. Жадно затянувшись сигаретой, он смотрел, как несся по мостовой темный ручей и исчезал под решеткой сливной канализации. Нет, не за этими словами он пришел к Синенко, не этих ждал: клиника, обследование, хорошие условия, покой, диета. Все лишь слова, пустые слова, мусор. Лечь в московскую клинику – значит засветиться, снова попасть на психиатрический учет. Выходит, псу под хвост все планы. В свое время он перечеркнул всю прожитую жизнь, женился, взяв фамилию жены. Потом отъезд, похожий на бегство. Заметены все следы. И вдруг снова клиника.

«Вот устроюсь на новом месте в Москве, – сказал он, прощаясь с женой на вокзале, – и сразу вызову тебя. Зачем нам с тобой прозябать в провинции? Какие тут перспективы? Опять ремонтировать холодильники? На эту работу меня больше не возьмут. А больше я ничего не умею, ничего. Я умею только ремонтировать холодильники». Стоял такой же, как сейчас, дождливый день, казалось, в город раньше срока пришла осень. Они с Машей дожидались поезда под этим дождем на перроне, у его ног стоял чемодан, битый чемодан с металлическими углами. С ним Денисов уходил в армию, с ним вернулся на гражданку. В этот старый чемодан вместились все его вещи, все имущество, вплоть до последней пары белья.

Он ехал в Москву, взяв фамилию жены и этот чемодан. Столица ждала его, его ждал город больших надежд и больших денег. Там уже обосновались, осели товарищи по армейской службе, земляки. Они помогут хоть на первых порах, а дальше уж он сам. «Приедешь в Москву, ахнешь, там у нас будет совсем другая жизнь, совсем другая, – говорил он жене. – Там мне не нужно будет ремонтировать холодильники. Пойми, наш город это маленький мирок, он нам тесен, мы выросли из него. А в Москве стану работать в какой-нибудь солидной фирме, их много в Москве». Жена, кажется, верила, она кивнула головой, но тут же возразила: «У тебя всего десять классов. В фирму не возьмут с таким образованием. Нужен институт». Он рассмеялся: «Институт теперь нужен тому, кто собирается с голоду умирать».

Дождь шел и шел, а поезд задерживался. Это тягостное ожидание становилось вовсе невыносимым. Денисов просил жену уйти, но она оставалась стоять рядом, сжимая ручку зонтика. И непонятно, слезы блестели на её щеках или дождевые брызги. В эту минуту Денисову казалось, что он любит свою юную, такую милую жену, казалось, все случится точно так, как он обещает, они обязательно увидятся в Москве, начнется другая жизнь, счастливая, и радостная. В своих обещаниях он не видел лжи, не видел даже легкой натяжки.

Наконец подали поезд, Денисов поднял чемодан, свободной рукой обнял жену. «Сколько времени пройдет, пока мы увидимся? – она поднесла свое лицо к его лицу. – Сколько мне ждать?» Он улыбнулся: «Ты жди». Он чмокнул жену в щеку, похлопал рукой по худой спине. «Скоро все устроится, а ты жди моей телеграммы или письма», – он ещё раз поцеловал жену и подумал, что она, наверное, его очень любит. Иначе не мокла бы здесь на перроне. Денисов помахал Маше из окна вагона. Поезд тронулся, фигура жены под цветастым китайским зонтиком исчезла из виду. Больше они никогда не встречались.

Развод он оформил на втором году своей столичной жизни. В коротком письме попросил прощения у Маши, написал, что не создан для семейной жизни, вообще плохо себя чувствует в последнее время, скорее всего, придется лечь в больницу и надолго. Позже он ругал себя за это письмо. Чего доброго. Маша ещё примчится в Москву, её сердце всегда распахнуто для жалости, готово к прощению. Только кому нужно это прощение? – спросил себя Денисов. И сам себе ответил: ей самой и нужно, ей одной, чтобы себе самой казаться лучше.