Йоханнес Зиммель - Ответ знает только ветер

— Значит, это был один из здешних работников или знакомый Виаля — окна ведь зарешечены, и мы на втором этаже.

— Да, — мрачно согласился Лакросс. — Это лишь ухудшает дело. Наверняка этот человек, до того, как убил, разговаривал с Виалем, во всяком случае — он его знакомый.

— А как он сюда вошел — я хочу сказать, в здание?

— Здание всю ночь открыто, — ответил Лакросс. Сигарета в углу рта поднималась и опускалась, когда он говорил.

— А охрана?

— О чем вы говорите? Я же сказал вам, что у нас остро не хватает людей. Кто не участвует в операции, получает выходной и отсыпается или работает в канцелярии. Любой с легкостью мог сюда войти, если был знаком с Виалем. Ведь и я свободно вошел сюда три четверти часа назад, чтобы узнать, удалось ли Виалю что-нибудь раскопать. Я его и обнаружил. Я сразу же позвонил в уголовную полицию в Ниццу, так как то, что здесь произошло, выходит далеко за рамки моих полномочий и дело принимает все более крутой оборот. Комиссар Жак Руссель уже прибыл, он расспрашивает сейчас разных людей — ищет свидетелей. Слава Богу, он привез с собой несколько офицеров полиции.

Один из расхаживавших по комнате — седой и в очках — перевернул труп на спину, чтобы его осмотреть.

— Это доктор Вернон, здешний судмедэксперт, — пояснил мне Лакросс.

Вернон дружелюбно кивнул мне и начал ковырять пинцетом в кровавой каше, бывшей некогда лицом Лорана Виаля, может, его губами, которые целовала Анжела. Большая муха села на кровавое месиво. Доктор Вернон даже не стал ее сгонять. Он сдвинул с места то, что осталось от головы, ощупав рукой окровавленный затылок.

— Вот оно где, дети мои, — сказал он Лакроссу. — Входное отверстие. Оно маленькое. А лицо — в клочья. Ясно — пуля дум-дум.

— Очевидно, Виаль сидел. Вероятно, за одним из приборов, — пояснил мне Лакросс, — а убийца стоял за его спиной. Виаль умер прекрасной смертью. Ни о чем не подозревал — и уже на том свете. Я бы хотел так умереть.

— Я думал, разрывные пули существуют только для винтовок.

— Для пистолетов тоже, дитя мое. — Доктор Вернон, несомненно, очень давно работал в полиции. Он уже ничему не удивлялся, никогда не обманывался. Человек, не питающий иллюзий и не испытывающий ужаса при виде того, что ему предстояло обследовать. Странный субъект. Или это его забавная манера называть всех «дети мои» была всего лишь игрой, защищавшей Вернона от того, что его все-таки ужасало, рвало за сердце и потрясало?

— Ну-ка, подойди ко мне со своим блокнотом, дитятко! — каркнул доктор Вернон одному из ассистентов и начал быстро и бодро диктовать. Молодой человек стенографировал.

— Но почему его убили? — спросил я. — Есть какой-то мотив?

— О да, — ответил Лакросс. — Еще какой, к сожалению.

— А именно — какой?

— Взгляните на те полки.

Я посмотрел на полки, на которых еще нынче утром были разложены все обломки яхты и, главное, все проволочки и пустотелые частички адской машины, найденные на яхте. Полки были абсолютно пусты.

— Кто бы ни был убийца, но он забрал все подчистую, — заметил Лакросс. — И не только вещдоки. Но и записи Виаля. Они были, я их сегодня видел. А теперь ничего нет.

— Но ведь тут была собрана целая куча обломков, — сказал я. — Неподъемная тяжесть.

— Убийца мог утащить все это двумя-тремя партиями. Вероятно, в чемоданах. Может, сам, а может, и с сообщниками.

— Это было рискованно.

— Ясно, рискованно. Но мы имеем здесь дело с людьми, которые ни перед чем не остановятся. Помните, что я вам сказал, когда мы только что познакомились.

В комнату вошел очень высокий человек, который из-за своего роста слегка сутулился. На нем был легкий костюм без галстука. Мне сразу запомнились кустистые черные брови, волнистые седые волосы и темные глаза на узком, энергичном лице.

— Это комиссар Жак Руссель из уголовной полиции в Ницце… — Лакросс представил нас друг другу.

Руссель представлял собой полную противоположность Лакроссу — пышущий энергией, уверенный в себе, вспыльчивый и мужественный.

— Чистая работа, а?

— Да уж, — кивнул я.

— Кто бы он ни был — я его возьму за жабры, — сказал Руссель. — Сволочь проклятая. Мне плевать, замешаны ли в это дело богатеи — пусть в их руках хоть весь мир! Не имеют они права считать себя лучше, чем последний бедняк на пристани.

— Но они так считают, — вставил Лакросс. — И у них власть, много власти.

— Подумаешь — власть, дерьмо собачье! — воскликнул Руссель. — Я позвонил в Париж. Поставил на ноги всю центральную полицию — как политическую, так и экономическую. Пришлют нам сюда людей.