Айра Уолферт - Банда Тэккера

И все же Генри старался развлекать Дорис и сумел доставить ей удовольствие. Он позволял ей болтать. Он делал вид, что ее болтовня его занимает. Временами он нарочно вставлял замечания о ком-либо из присутствующих или о туалете какой-нибудь дамы, чтобы Дорис чувствовала себя с ним свободнее и могла хихикать, уткнувшись ему в плечо, и грозить ему пальчиком, и говорить, что он просто несносен, честное слово!

Только один раз, в такси, Генри досадил ей. Он неожиданно набросился на нее с каким-то мальчишеским бесшабашным отчаянием. Он кинулся к ней и сгреб ее в объятия, словно зверь, внезапно прыгнувший из темноты. Дорис сопротивлялась, испуганная неожиданностью этого нападения, и он резко оттолкнул ее от себя, так что она ударилась плечом о стенку автомобиля.

Дорис рассердилась, а он рассмеялся ей в лицо. Потом попросил у нее прощения: ему, мол, показалось, что машина сейчас перевернется - вот он и ухватился за нее.

- Я бы хотела, чтобы мы были друзьями, - сказала Дорис. - Вы мне очень нравитесь. Вы очень славный, и мне бы хотелось, чтобы и вы находили меня славной.

- Идет. Славные, так славные, - сказал он. - Будем, как сестры.

Дорис взяла его руки, положила их себе на колени и прикрыла своими руками. - Разве так не лучше? - спросила она.

- Лучше, чем в наручниках, - сказал Генри.

Он стал выдергивать руки, но она сжала их крепче, и через минуту он затих. Голова его опустилась на ее плечо. Он закрыл глаза и сидел совсем тихо. Дорис чувствовала, как он дрожит и как потом понемногу дрожь улеглась. Если бы он поспал немного или поел чего-нибудь, думала Дорис, он бы не был так пьян и вел бы себя приличнее, и не говорил бы непристойностей, потому что, в сущности, он очень милый, хотя и говорит иной раз ужасные гадости, и всегда об одном и том же. О чем бы он ни заговорил, о чем бы она ни заговорила, он всегда все сведет к одному и тому же. Но это просто потому, что он болен, вот и все: вероятно, у него лихорадка - оттого он весь дрожит, и рот у него иногда дергается и, верно, он и пьет-то так много только для того, чтобы побороть нездоровье и чтобы ей было веселее с ним; а оттого, что он так много пьет, он нервничает и говорит гадости, и всегда об одном и том же.

Дорис несколько раз принималась уговаривать Генри ехать домой, но он отказывался.

В конце концов они зашли в ресторан, где даже джаз уже не играл, и в пустом зале сидело всего несколько человек.

- Ну вот, теперь мы можем приняться за работу, - сказал Генри, потирая руки, и заказал двойную порцию коньяку.

Дорис взяла меню и сказала, что хочет чего-нибудь поесть. Она собиралась поужинать во второй раз за эту ночь и во второй раз заявила, что ей можно не беспокоиться о своей фигуре.

- Еда отнимает время у выпивки, - сказал Генри.

Дорис внимательно изучала меню. К ее досаде, цены не были указаны. Это означало, что все будет стоить втридорога, но Дорис хотелось знать, сколько в точности.

- Я, пожалуй, возьму порцию устриц и бифштекс с кровью, - сказала она официанту.

- А мне дайте виски, его хорошо запивать коньяком.

- Вам гораздо полезнее было бы тоже съесть бифштекс, вы бы сразу почувствовали себя лучше, - сказала Дорис и добавила, кокетливо надув губки: - Ну, пожалуйста, ну, ради меня.

Генри хмуро поглядел на ее пухлые губы. Потом взял себя в руки и улыбнулся.

- Вы отлично знаете, что мне нужно, чтобы почувствовать себя лучше. Ведь знаете, да?

Официант постоял около них еще немного. Потом ушел.

- Почему вы всегда говорите об одном и том же? Почему? - воскликнула Дорис.

- Почему? - Генри, казалось, был озадачен. - А о чем же еще говорить?

- Да вы говорите об этом все время. Как будто нарочно заставляете себя говорить.

- Говорю и не делаю? - Он насмешливо заглянул ей в глаза. - Вы на это жалуетесь? На то, что я говорю и не делаю? - Голос его звучал насмешливо и нежно. Дорис посмотрела на него в упор и не отвела глаз. Лицо у нее было испуганное, но решительное, робкое и в то же время полное ожидания, и Генри внезапно понял, что может сейчас наклониться к ней и поцеловать ее, и это будет ей приятно. Она будет сидеть очень прямо и сожмет губы, но все равно это будет ей приятно, и, быть может, она даже влюбится в него, по-настоящему влюбится, и тогда он узнает, что это такое. В первый раз в жизни он будет знать, что есть девушка, которая по-настоящему влюблена в него.

Генри отвернулся. Насмешливая улыбка сбежала с его лица, и щеки слегка порозовели.

- Вы знаете, почему я так говорю? - спросил он. - Я болен. Нет, не так, как вы думаете... - Желание насмехаться, не покидавшее его все время, вдруг утихло, и он сказал, понизив голос: - У меня нарыв в мозгу, и гной просачивается оттуда через рот.