Айра Уолферт - Банда Тэккера

- Этот господин, - сказал он, - постиг искусство нежить на языке каждое грязное слово, которое он поет, высасывать из него всю непристойность и с таким придыханием делать паузы между словами, что самые паузы становятся непристойными. Он заставляет слово "лю-бо-вь" звучать, как "по-хо-ть". В этом его искусство, и это сделало его богачом и любимцем светского общества.

Генри увидел, что Дорис смотрит на него с ужасом. Она, видимо, была потрясена и шокирована. Потом нахмурилась.

- Да, да, это так, - закричал он в ее нахмуренное лицо. - Вы понимаете теперь, какой у этого господина замечательный язык? - Внезапно осклабившись, он заглянул ей в глаза. - И люди из высшего круга не могли бы обойтись без него, потому что он предохраняет их от мезальянсов. Когда он подхлестнет их своим пением, они могут сходиться даже друг с другом.

Лицо Дорис сморщилось от отвращения.

- Пожалуйста, пойдемте лучше куда-нибудь в другое место, - сказала она.

Генри рассмеялся.

- Как вам угодно, - сказал он. - Этот вечер - ваш. Я хочу быть сегодня человеком с рубином. Помните, я вам рассказывал? О том, как один человек подарил девушке рубин и ничего не пожелал взять у нее взамен, потому что он был извращенный человек, злое, страшное, отвратительное чудовище. Вот и я сегодня такой. Злой, чудовище. - Он иронически скосил на нее глаза. Такое чудовище, что у вас мурашки забегают по коже; потому что я тоже хочу дать вам все, и ничего не попрошу взамен.

- Как это у вас так получается? Вы все говорите и говорите, и совершенно нельзя понять, о чем. Что ж тут плохого - давать и ничего не брать взамен? Мне кажется, на свете есть много кой-чего похуже. Если бы каждый был добрым Дедом Морозом, так у нас всякий день был бы праздник. Верно ведь?

- Вы так думаете? - сказал Генри. Он посмотрел на нее с усмешкой. Едва заметная усмешка все время скользила по его лицу. - Да, - повторил он, - я вижу, что вы в самом деле так думаете. Но это только потому, что вы еще дитя и не знаете, что это не так просто - быть плохим. Это самая трудная вещь на свете. Я хочу сказать, по-настоящему плохим, до конца, до предела. На это нужна целая жизнь. Совратить, украсть, убить - это еще не то. Это еще не совсем плохое.

- Для начала сойдет.

- Нет, дитя! - выкрикнул вдруг Генри. Казалось, он внезапно потерял рассудок и кричит самому себе. - Плохое - это не то. Это еще не совсем плохое - отнять у человека жену или жизнь, или плюнуть в лицо своему отцу. Да, да, даже это, даже плюнуть, от самого сердца плюнуть в лицо своему отцу. В жизни каждого человека может быть секунда, даже неделя, даже месяц, год, когда он попадает в такое положение, вынести которое он не в силах, и тогда с ним может случиться что-то плохое. В каждом это есть, и нужно просто несчастное стечение обстоятельств, чтобы это вышло наружу. По-настоящему плохое, до конца, до предела плохое - то, что делается против собственной природы, что разлагает человека изнутри... На это нужна целая жизнь.

Казалось, что Генри уже не замечал больше присутствия Дорис. Он старался подавить слезы, прихлынувшие к глазам. Дорис с минуту смотрела на него растерянно, потом в смущении отвела глаза. "Он, должно быть, болен, подумала она. - Верно, у него лихорадка или еще что-нибудь, если он мелет всю эту чепуху и не может остановиться".

Генри огромным усилием воли взял себя в руки. Он увидел, что Дорис не смотрит на него, и стиснул рукой ее плечо.

- Посмотрите, - сказал он настойчиво. - Посмотрите, посмотрите, посмотрите на меня. Забудем о светском обществе, о хронике светской жизни. Я поведу вас в одно солидное буржуазное заведение, где собираются жирные, здоровые люди - солидные, крупные буржуа. Знаете, куда мы пойдем? В этот самый... как он называется, где поет Лейла Орр и обед стоит два доллара?

- Фэмос Палас.

- Вот, правильно. Она изумительна, как, по-вашему?

- Я очень люблю ее исполнение.

- Ребенок. Тело ребенка, и лицо, и голое ребенка, и эти худые, угловатые руки, которые она простирает к публике.

- В горле у нее такой первоклассный инструмент - дай бог каждому.

- Да, да, голос льется у нее из горла и стекает вдоль рук. Такой высокий, дремотно-детский голосок, и он убаюкивает вас, и вы сидите словно в полусне, а потом пробуждаетесь, и вам кажется, что она прикорнула у вас на коленях.

- Она умеет себя подать. Это кое-что значит. Если у вас это есть - если вы умеете себя подать, - тогда у вас есть все, что нужно для сцены.

- Да, да! Вы так думаете? Это как раз то, что в ней есть. Она умеет так подать себя, что каждому из слушателей кажется, будто она сидит у него на коленях, прикорнула у него на коленях, и жмется, и ластится, и воркует, как маленькая девочка, которой та-ак хо-о-о-оочется спа-а-а-ать. Ну, а потом? Потом? Ведь вы же понимаете - этого недостаточно. Почтенные буржуа могут отправиться домой и получить там все эти удовольствия бесплатно. Ради этого им совсем нет смысла платить два доллара за обед с несварением желудка в придачу. И поэтому потом... вы знаете, что происходит потом?. Она принимается за дело. Делает свой бизнес.