Татьяна Устинова - Одна тень на двоих

– Андрей Михайлович, с вами все в порядке?

– Что?

В руках у него был зонт, который ему очень мешал. Данилов посмотрел на зонт и бросил его на крышу. Зонт завертелся, поехал, наклонился и остановился.

Охранник Дима, который был приставлен к Данилову еще в прошлую субботу, когда они остались одни на разгромленной даче, смотрел с сочувствием. Леша в кожаном пальто подобрал зонт, сложил его, скользя башмаками, заглянул вниз и присвистнул.

– Пошли отсюда, мужики! Нечего тут делать. Можете идти-то, Андрей?

– Могу, – ответил Данилов. – Наверное, нужно милицию вызвать. Объяснить как-то…

– Да уж мы сами, – сказал Леша, – без вас объясним. Пошли, пошли отсюда!..

– Нас Тимофей Ильич вызвал, – говорил Дима. Он шел и все время оглядывался, как будто боялся, что Данилов упадет. – Найдите, говорит, Данилова и помогите ему. Мы машину-то сразу нашли, у нас адрес был, а вот вас не сразу.

– Да, – согласился Данилов, – найти было трудно.

– Вы и без нас справились, – сказал Леша, – ничего. Обошлось.

– Обошлось, – согласился Данилов.

Он приехал в Кратово под вечер и остановил машину возле деревянных воротец, почти до половины засыпанных снегом. Чтобы въехать на участок, придется разгрести снег, а он только вчера обещал Марте, что не будет ни косить, ни рыть раненой рукой погреб.

Все-таки, видимо, придется рыть. Или одну ночь машина и за забором переночует?

Он толкнул тяжелую калитку, застрявшую в пазах, толкнул еще и открыл только с третьего раза. Окна в доме светились, прямоугольники веселого света лежали на сугробах и дорожках, и Данилов устало подумал, что там, внутри, должно быть очень тепло, и ему захотелось поскорее внутрь.

Однако, вместо того чтобы постучать в дверь, он почему-то уселся на узкое крылечко, подобрал полы дубленки и вернул на место упавший веник. Это слово напомнило ему что-то забавное, но он никак не мог вспомнить – что. Он долго и старательно шарил в карманах, искал сигареты. Карманов было всего два, но у него на это ушла уйма времени. Когда он их нашел, курить ему уже расхотелось, но он все-таки закурил. Дым застывал прозрачным облаком и медленно растворялся в свете фонаря над крыльцом.

К низкому штакетнику, разделяющему участки, подбежала большая собака, посмотрела на Данилова и вопросительно гавкнула.

– Ты чего, – спросил Данилов, – не узнаешь меня?

Собака удивилась и ушла, а он остался сидеть. Внезапно за дверью, совсем близко, зазвучали шаги, и дверь распахнулась, чуть не стукнув его по спине.

– Андрей, – воскликнула Надежда Степановна, – вы с ума сошли! Почему вы здесь сидите? Вы замерзнете! Да еще без шапки! Марта, Андрей приехал и сидит на крыльце! Марта! Андрей, сейчас же идите в дом!

– Данилов, ты чего? – спросила запыхавшаяся Марта. – Что ты нас пугаешь? Все в порядке?

– Да, – сказал Данилов, – мне просто нужно… отдохнуть.

– Очень холодно, Андрей, – вступила Надежда Степановна, – сейчас зима, а не лето, на крыльце сидеть нельзя!

– Еще чуть-чуть, – попросил Данилов, – недолго.

Оттеснив мать, вышла Марта в длинном тулупе и валенках. На голове платок.

– Мам, иди, ты замерзнешь!

– Марта, пусть он голову тоже покроет платком. Можно легко заболеть менингитом!

– Мама, он не станет надевать на голову платок!

– Тогда ты ему надень! Я только час назад смотрела на градусник, было минус десять! Вот замечательный платочек, пусть он наденет.

– Мама!!

Данилов улыбался. Дверь проскрипела, закрываясь. Марта присела на корточки перед крыльцом и поцеловала Данилову руку.

– Ну что?

– Спроси меня о чем-нибудь, – предложил он и закурил следующую сигарету.

– Кто это?

– Олег Тарасов.

– Тарасов! – вскрикнула Марта.

– Он тогда застрелил мою жену, надеялся, что меня посадят, а меня не посадили. Он все это затеял, чтобы представить, будто я покончил жизнь самоубийством из-за того, что Кольцов меня уволил, и я свихнулся.

– Кольцов тебя не уволил, – сказала Марта.

– Нет. Но Тарасов был уверен, что уволит. Не зря же он старался, полдома разнес!

– Он был… любовником твоей жены?

Данилов посмотрел на Марту поверх ее кулачка, сжимавшего его руку, и усмехнулся.

– И Лиды тоже. Он сказал, что ему нравилось трахать моих женщин.

– Он больной, что ли?

– Не знаю. Но он всю жизнь ненавидел меня, а я даже не догадывался.

– Почему ненавидел?

– Потому, что у меня было больше возможностей и больше всего потому, что я смог начать все сначала, когда выяснилось, что музыкантом я не стану. Его это взбесило. Еще я думаю, что он гораздо больше, чем я, хотел быть сыном моих родителей. Таких… знаменитых и таких всесильных. Он считал, что, если бы у него были такие родители, он был бы Паганини. Не знаю. Может, он и прав. Мать к нему относилась всегда лучше, чем ко мне.