Татьяна Устинова: Одна тень на двоих

Данилов посмотрел вверх. Идти осталось совсем немного. Один пролет – и решетка последнего этажа.

– Направо! И без фокусов, Данилов! Ты ведь уже покойник. «Отче наш» знаешь? Читай.

За облезлой коричневой дверью с предусмотрительно снятой поперечной балкой было значительно холоднее, и свет здесь был другой. Не размытый серыми подъездными стеклами, а ясный, уличный. Снег залетал в выставленное окно, бесшумно падал на скрещенные доски.

«Как высоко», – подумал Данилов.

– Ну что, – все так же весело спросил Тарасов, – прочел молитву? Давай покурим, что ли! Знаешь, мне как-то даже жалко, все-таки ты мой друг, в один горшок писали! И не верится – неужели сейчас я от тебя освобожусь, а? Навсегда! На всю оставшуюся жизнь! Ты там будешь лежать, – и он показал пистолетом вниз, в узкий, как шахта, колодец двора, – мордой в помойке, с переломанной спиной, с вывернутой шеей, тебя ведь и узнают-то не сразу, а я пойду чай допивать и вечером в Рим улечу и вздохну наконец всей грудью!..

– Зачем? – спросил Данилов и медленно полез в карман за сигаретами.

Тарасов следил за ним очень внимательно, даже пистолет у него в руке напрягся.

– Зачем все это было нужно, Олег?

– Как зачем?! – поразился Тарасов. – Ты так ничего и не понял?!

– Нет, – сказал Данилов, – не понял. Он снова полез в карман и достал на этот раз зажигалку. Тарасов должен увидеть это движение. Увидеть, запомнить и не бояться его.

Времени на то, чтобы Тарасов запомнил, было мало. Столько, сколько горит сигарета.

– Затем, что я тебя ненавижу, – выплюнул Тарасов ему в лицо, – ненавижу! Всегда! Всю жизнь! Вся моя жизнь состоит из ненависти к тебе! Кто ты? Богатый, тупоумный, ленивый недоносок! Ты даже играть не смог и заставил всех вокруг скакать перед тобой на задних лапах! Тебе было положено все, а мне ничего, а я ведь в миллион, в миллиард раз талантливее тебя! Кому я был нужен со своим талантом?! Никому! У меня не было родителей с фамилией Даниловы, ко мне профессора на дом не приезжали, я все должен был выгрызать, выпрашивать, выклянчивать! А ты… ты все бросил, когда не смог играть! Ты бросил и ушел.

Так, как будто имел на это право. Так, как будто на самом деле чего-то стоил! А ты ничего не стоил! Ты ни на что не имел никаких прав! Ты просто был бесталанный, ленивый ублюдок, а с тобой носились, как с гением! Ну конечно! Данилов! Как же с тобой не носиться!

– Ну и что? – перебил его Данилов. – Что из этого? Я ведь не стал музыкантом. У меня обыкновенная работа и никакой мировой славы. Чему ты завидуешь?

– Я не завидую тебе, ты, жалкий червяк, придурок, мокрица! Я ненавижу тебя, и я убью тебя прямо сейчас, а вечером в Риме буду пить вино и щупать девчонок! Ты никто! Ты был и остался ничем, и я… победил тебя!!

– Тебе лечиться нужно, – сказал Данилов равнодушно, – и чем скорее, тем лучше. Может, вместо Италии ты в психбольницу устроишься?

Тарасов вдруг подскочил к нему, так что Данилов сделал шаг назад, к самому краю жестяной скользкой крыши, и спиной почувствовал неотвратимость и заманчивость бездны.

Из-под его ботинок сыпался снег и беззвучно исчезал в желтой холодной пропасти.

– Не-ет, – зашелся в истерике Тарасов и потряс у него перед носом пистолетом, – тебе меня не провести. Ты хочешь, чтобы я тебя пристрелил, да? Чтобы ты падал уже мертвый? Нет. Не выйдет. Я стрелять не стану. Ты умрешь, когда будешь падать, от страха, как умирают все свиньи! Или когда ударишься о мусорные баки! Да! – захохотал он, потому что эта мысль понравилась ему. – Последнее, что ты увидишь в своей дерьмовой жизни, будут внутренности помойки, с тухлыми тряпками, очистками и гнилью! Ты влетишь прямо мордой во все это!

– А зачем так сложно? – спросил Данилов. Сигарета почти кончилась, от нее осталась только четверть. – Можно было все сделать гораздо проще. Чего ж ты меня давно с крыши не скинул?

– Ты же полоумный, Данилов, – сказал Тарасов весело, – все знают, что ты полоумный! Ты же жену убил! Ты ненормальный, псих, придурок! Ты сам с крыши кинулся! Конечно, сам! Ты приехал поближе к родителям, которых ненавидишь, и кинулся с крыши! А?! Красиво?!

– Почему сейчас?

– Потому что у тебя помрачение, как у орангутанга! Потому что какие-то хулиганы разгромили дом, который ты строил, и ты помрачился! Тебе стали всякие видения мерещиться – кровавые рубахи там, надписи на зеркалах! Да я первый об этом расскажу! Я первый! Как у тебя башку снесло! Как я хохотал, когда подкладывал эту рубаху!! А кровь из американского набора для Хэллоуина?! Ты небось от страха штаны намочил, а кровь была даже не настоящая!! Ты же псих, пси-их!! Тебя твой Кольцов уволил, и ты чокнулся окончательно, потому что и так был чокнутый! Ты даже учиться не смог от того, что чокнутый! Это самоубийство, самоубийство, понимаешь?! Это ведь ты в припадке ударил по башке своего сотрудника и убил его! Ты понимаешь? Это же очевидно! Твои очки…