Николай Омелин - Разбойничья Слуда. Книга 3. Отражение

Конюхов насчет пристройки с местной властью договорился, и та пообещала вскорости ее на него оформить. Да в придачу еще и четверть десятины земли, что окружала дом. К зиме и сельсовет собирался отсюда съехать, так Григорий планировал и освободившуюся часть к себе забрать. Потому и забор с отцом так поставили, что сельсоветовская часть у них в огороде оказалась. Две недели не прошло после пожара, а Конюховы зажили, будто в Ачеме всю жизнь провели.

Лизка вышла во двор, когда Конюхов с Ретьяковым подходили к крыльцу.

– Ну, что выспалась? – снимая милицейскую фуражку, спросил Григорий. – Час назад хотел зайти, да батька твой не пустил. Старый-старый, а как гаркнул, так я и забыл, что власть милицейская. Только и позволил чемоданчик оставить, – он вытер рукавом уже заметную на темечке лысину и громко рассмеялся.

Лизка, не особо обращая на него внимания, пригнулась и погладила подбежавшую собаку.

– Карик, а ты чего с Митькой не пошел? Кто за мальцом присмотрит, а?

Собака, словно почувствовала за собой какую-то вину, завиляла хвостом и отвела в морду в сторону.

– Они с Уткиным младшим и моим Гришкой к Сараве 13 13 Название места на реке (местное) ушли удить, – заметил Трифон.

– Ага, сколько им и сколько Гришке твоему, – хмыкнула Лизка. – Чего ему двадцатилетнему с малолетними рыбачить?

– Шестнадцать всего, – поправил Ретьяков.

– Шестнадцать…, – передразнила Гавзова.

Она недолюбливала Трифона. Сама не понимала, почему мужик с постоянно взъерошенными волосами, ей не нравится. А тут еще и сынок его с ее Митькой на рыбалку отправился.

– Чего ты, Лизка, привязалась, – оборвал ее Конюхов. – Сеструха его с ними пошла, Глашка. Тоже, нашла время беспокоиться. Лучше познакомься!

Гавзова выпрямилась, легонько отпихнув ногой собаку, и обернулась.

– Ты подумала…, – Конюхов снова засмеялся. – Да, вот с ним познакомься, – он похлопал Трифона по плечу.

– Знакомы, кабыть, – буркнула Лизка.

– Не-е. То ты с Трифоном знакома. А теперь он – помощник старшего милиционера Ачемского сельского совета.

Лизка посмотрела на Трифона, потом на Григория.

– Не поняла. Шутишь что ли?

– Какие тут шутки. Документы уже на него оформлены. Мне одному, сама понимаешь, в свете происходящего в стране, управляться сложно. Лето в помощниках будет, а потом в наши ряды примем. Так Трифон?

– Наверное…

– Не «наверное», а «есть»! Привыкай к дисциплине, – поучительно проговорил Конюхов.

«Совсем с ума посходили, – подумала Лизка. – Если оболтусы в милиции работать будут, то к какому коммунизму мы придем. Главное, когда? И дойдем ли? Тришка на пятом десятке тоже власти захотел? Паразит, прости меня, Господи».

– Ну, в общем, Трифон повозку мою к двум запряжет. Подходи к моему дому и поедем. Пароход поздно вечером приходит. Успеем как раз, – Григорий повернулся и уже хотел идти, но передумал. – Ты, председатель сказывал, в почтальоны просилась?

– Просилась.

– Ладно, с городу приедем, попробую помочь, – произнес он небрежно. – Как чемоданчик? А? Ручку у него покрепче привязал. Надежно, теперь, можешь не сомневаться. Замок работает, – он самодовольно улыбнулся и протянул маленький ключик.

– Не видела еще. Спасибо, коли так. А то совсем не с чем в город ехать, – она только сейчас заметила чемодан на крыльце и дотронулась до его гладкой ручки.

– Германский. С фронта с ним пришел. В госпитале однополчанин отдал. Пользуйся, – Конюхов кивнул Трифону и, подтолкнув в спину своего помощника, направился к калитке.

Лизка, хотела было спросить о причине такой заботы о ней, но вовремя спохватилась и промолчала. Ответ был ей ясен и без него. А вот о том, зачем Конюхов едет в Архангельск, узнать не мешало. «Дорога длинная, – решила она, сам расскажет, не утерпит».

***

Девятого июня одна тысяча девятьсот двадцать пятого года в середине дня у городской пристани было немноголюдно. Человек двадцать, скорее всего случайных прохожих, да четверо мужчин в милицейской форме стояли вдоль городского причала, вглядываясь в очертания показавшегося вдали парохода. А тот будто зная, что встречающих немного, казалось, и не торопился, лениво попыхивая дымком из единственной трубы. О том, что он все-таки движется, а не стоит на месте, можно было судить по поблескивающим на солнце брызгам, отскакивающим от бортов судна, и по его увеличивающимся размерам.