Евгения Черноусова - Следи за знаками судьбы

Дома было душно. «Ах ты, господи, борщ полсуток на жаре простоял», – машинально чиркая спичкой, подумала она. Открыла крышку, понюхала, и в животе заурчало. И Лёня весь день не евши. Молодец Таисия Андреевна, что заставила замяться хозяйственными делами, а то сейчас бы пришлось что-то придумывать.

Лёня выполз из ванной и оживился:

– Как вкусно пахнет!

– Садись, внучок, это то, что доктор прописал – жидкости побольше.

За едой выспрашивала, что помнит о сегодняшнем утре. Не помнил он почти ничего, да и в том, что вспомнил, уверен не был. Одно запомнил, что какие-то парни вливали в него водку, а он давился и сопротивлялся.

А после приёма пищи (и как его назвать: второй ужин? нулевой завтрак?) вдруг спросил:

– Бабушка, я не помню, как очутился в больнице. Первое, что помню: ты протираешь мне руки и требуешь, чтобы у меня кровь на алкоголь взяли. И говоришь, что в нашем роду ни пьяниц, ни алкоголиков не было. Это правда?

– Ну да. О матери твоей я мало что знаю. Но, вроде бы, говорила она, что никто в её роду не злоупотреблял. Своя родословная по женской линии мне за последние двести лет известна. Там ни один не увлекался питием. А отец мой был из староверов. Говорил, что все были благочестивыми, некурящими и трезвыми. И этот… ну, который твой дед биологический… тоже в пьянстве не замечен. Он больше по бабам. А родители его по тем временам были крутые шишки. Оба с учёными степенями, мать в Минсредмаше трудилась, отец в почтовом ящике. Предполагаю, что с космосом был связан, и не просто гайки крутил. А такой сфере алкаши не задерживаются.

– А ты?

У внука это вылетело неожиданно. Но Наталья Алексеевна сразу догадалась:

– Это тебе отец, что ли, сказал? Что он из неблагополучной семьи, и мать его опустилась и спилась? Ну… почему-то я не удивлена.

– Бабушка…

– Да не смущайся ты! Было время, когда в моей жизни бутылки из-под водки и пива играли важную роль. Но только пустые бутылки. Так! Пришло время нам познакомиться. Не чужие всё же люди. Поскольку ты за сегодняшний день выспался, а я, пожалуй, перегуляла и теперь не усну, давай-ка я тебе свою биографию поведаю. Можешь сравнить версию своих родителей с моей. Итак, город моего детства Успенск, откуда родом моя мать, теперь значится в Московской области. А когда-то относился к Рязанской губернии. Предки мои кто из мещан, кто из фабричных. Скворцовы, Муковнины, Кузьмины. Впрочем, так далеко в родословную мы углубляться не будем. А начнём с девятнадцатилетней Нади Скворцовой, что в начале пятидесятых познакомилась с приехавшим по оргнабору Алексеем Трашкиным. Вскоре она привела молодого человека в дом родителей…

Дом её родителей был новеньким тогда. Ткацкая фабрика после войны построила целую улицу двухэтажных восьмиквартирных. Родители Нади, мои бабушка с дедушкой, как ударники получили квартиру в числе первых. Двухкомнатную на троих! В те времена это было очень круто. Рядом трёхкомнатную семья из восьми человек получила. А под нами в двухкомнатной две семьи жили. Я дом помню уже не очень новым. Посейчас помню, всё-таки я в нём прожила от рождения и до семнадцати лет. Гладкие каменные ступеньки лестничного марша вели на второй этаж, наша дверь – вторая справа. Чердак, на котором ворковали голуби, и куда по железным перекладинам закреплённой на стене лестницы мы с мамой взбирались с корзиной постиранного белья. Подвал с восемью отсеками для хранения всякого барахла, а в торцевой части подвала – прачечная. Впрочем, на моей памяти ею никто не пользовался, дома жильцы стирали, кто на доске, а кто и на стиральной машине. Мы маленькими очень любили туда забираться, особенно в непогоду. А взрослые нас оттуда упорно гоняли, считая, что ничем хорошим дети там заниматься не могут.

Бабушку с дедушкой я не помню, моя мама была поздним ребёнком, и вскоре после моего рождения они ушли друг за другом. Я у родителей тоже оказалась единственным ребёнком. В те времена однодетных семей мало было, статистику не знаю, но по ощущениям трое детей – средняя семья. Были среди моих сверстников такие, у кого по 5–6 братьев и сестёр. А у моей мамы на этом какой-то бзик развился, что больше родить не могла. Может быть, отец сына хотел, высказывал ей. Но всё-то она по этому поводу переживала. Очень сильно располнела, явно было у неё какое-то гормональное нарушение. А может, из-за лечения от бесплодия. В общем, вечерами, сидя за рукоделием, она часто рассказывала истории из жизни предков, но всегда с подчёркнутой моралью: дети – благословение, бездетность – горе, аборт – страшнейший грех, грешнее женщин, которые аборт делают, только те, кто детей бросают. И как-то это у меня на подкорке отложилось. Въелся в меня этот мамин бзик навсегда.